Земляки по разуму - [154]

Общаться друзья перестали дней десять назад, когда Длинный, заметив, что Саньковский в очередной раз собирается предпринять недвусмысленную попытку открыть консервы и приступить к пожиранию рыбы, злобно фыркнул в ответ на приглашение и отполз к иллюминатору.

Там, как и прежде, не было ничего. Вселенская пустота выдавливала глаза, проникала в мозг, взламывала сознание, как грецкий орех, и демонстрировала, что внутри тоже ничего нет. Абсолютно ничего, как в голодном желудке. Ни грана информации, ни крошки сознания — только бесплотный прах воспоминаний о том, чего никогда не было. Не существовал он никогда на свете, не думал и не мечтал в вакуумной оболочке своего призрачного «я», обреченного всегда не существовать…

Впав в голодно-депрессивный транс постящегося Иова, проглоченного китом, — такое сравнение вполне могло бы порадовать Саньковского, буде оно пришло ему в голову, — Длинный, чья природа тоже не могла терпеть пустоты, обернулся к Семену и почти провыл подобно юродивому, изрекающему пророчество:

— Мы летим в никуда!

От неожиданности друг вздрогнул и едва не подавился.

— Ты что, Длинный, совсем рехнулся?

Тот не обратил на реплику никакого внимания и снова заголосил:

— Мы уже покойники, только еще не знаем об этом!

Подобное заявление не внушило бы оптимизма и более пессимистически настроенному человеку, нежели Саньковский. Поэтому он попытался уличить друга в нелогичности подобного взгляда на реальное положение вещей.

— Стоп, стоп! — произнес Семен и продолжал, взвешивая каждый слог. — Вот скажи мне, ты выпить хочешь? Водки, коньяка, пива, наконец, а? И плотно закусить?

На какую-то долю секунды взгляду Длинного вернулась жажда жизни, и он кивнул.

— Так вот, Длинный, что я тебе скажу, — Саньковский облизал губы. — Наличие желание, как говорили сионские мудрецы, есть отрицательная характеристика трупа!

Друг тряхнул головой, уронил на пол пенящуюся слюну и быстро-быстро забормотал кликушеским голосом:

— Мы летим в никуда в консервной банке, которую никто и никогда не вскроет, чтобы закусить двумя высохшими трупами! Мумиями, возомнившими себя фараонами космоса!!!

Обеспокоенный не на шутку регрессивным состоянием напарника, Семен настороженно прищурился на него, а затем деланно рассмеялся, чтобы отвлечь его от мрачных мыслей.

— Нет, Длинный, тут ты не прав. Настоящими, с большой буквы Фараонами Космоса были старший лейтенант Горелов и майор Вуйко, вечная ему память. Вот кто показал всей этой космической… — Саньковский напряг память, и нужное слово послушно выпрыгнуло на язык, — сальмонелле, что с милицией лучше не связываться. А какие мы с ними песни пели, эх!.. Жаль, что не понять тебе никогда всей романтики дальних странствий…

— Романтики?!! — заорал тогда друг совсем уж нечеловеческим голосом и со всей дури ткнул пальцем в иллюминатор. — Вот это, по-твоему, романтика?!!

— Ты бы поаккуратнее, а не то или палец сломаешь свой музыкальный, или стекло вышибешь, — поморщился Семен. — А романтика дальних странствий, должен тебе сказать, это не само путешествие, а воспоминание о нем. И если ты будешь так вопить всю дорогу, тогда, конечно, никакой романтики не останется.

— Хорошо, не буду! — процедил Длинный сквозь свои лошадиные зубы и с тех пор в самом деле не проронил ни слова. Молчал, как золотая рыбка во льду, короче.

Первое время Саньковский прилагал титанические усилия его разговорить, стараясь прибавить путешествию привлекательности.

— Солнечная система, — вещал он, — принадлежит к галактике Млечного Пути, которая еще также называется Чумацким Шляхом. Почему так называется, знаешь? А потому что шлях этот совпадал с направлением пути чумаков, ездивших за солью! Вот и представь себе, что мы два чумака…

В ответ на такое предложение слышалось только злобное фырканье. Тогда Семен начинал импровизировать на тему приключений двух пауков в консервной банке и их психологической совместимости, но это ни к чему не приводило, даже к кровопролитию, и он попытки растопить намерзающую с каждым днем корку отчуждения прекратил.

Вплоть до сегодняшнего дня.

Проснувшись условным утром, Семен некоторое время лежал с закрытыми глазами, перед которыми мелькали этикетки разнообразных марок коньяка, — в последнее время организм научился имитировать и его вкус, что говорило о растущих потребностях, — затем встал, потянулся и бескомпромиссно заявил Длинному:

— Все, хватит играть в молчанку. Считай, что ты выиграл.

Тот на его слова отреагировал приблизительно так же, как черепаха на призыв, написанный вилами на воде, но Саньковский отступаться не собирался. Сегодня был особенный день.

— Сегодня особенный день, — честно сообщил он об этом Длинному. — Поэтому предлагаю умыться, побриться и как следует его отпраздновать.

Как Семен и предполагал, упоминание о празднике не могло пройти мимо продолговатых ушей. Прямо на его глазах они дернулись, потом зашевелилась вся голова вместе с непричесанными волосами. Она обернулась, и на него подозрительно прищурился глубоко запавший глаз.

— Да, Длинный, да. Поднимайся и ты узнаешь подлинную причину того, почему мы с тобой оказались здесь и сейчас.