Земля вращается со скрипом - [3]

Ну что ж ты дрожишь, Горюшка? Что ты трусишься?

Не надо. Им только покажи слабину, сразу набросятся. Ничего. И у нас будут клыки.

* * *

Как всегда после студии, стоим у метро. Посасываем пиво. У Кости Данелюка настроение вроде этого неба — мрачное.

Он спрашивает:

— Бухал вчера?

— С чего ты взял?

— Глаза красные.

— Не спал я.

— Пишешь?

— Пишу, — говорю, — записки бездельника.

— Это что — название такое?

— Вроде того.

— Интересно.

Молчим. Даня лезет в карман, затем, спохватившись, заявляет:

— А я курить бросил.

— Поздравляю. Я закуриваю.

— Знаешь, — говорю, — лет пять назад встречался с одной пару месяцев. На Новый год она пригласила меня к себе. С родителями познакомить. Батя ее — полковник — спрашивает меня: «Вы, молодой человек, чем занимаетесь?»

«Да так, — говорю, — стихи пишу». «Понятно, — говорит он, — еще один бездельник». Подходит какой-то бомж. За пустой бутылкой. Просим подождать.

— А я собаку завел.

— Серьезно?

— Назвал Горе.

Даня недовольно качает головой:

— Ну и клички у вас. Аж жить не хочется.

— Полное имя Егор.

— Другое дело. А то смотри: как корабль назовете, так он вам и поплывет.

— Так то корабль. Вон подлодка, слышал? «Курск», а того… Даня отдает свою бутылку бомжу. Смотрит в небо.

— Ты чего, — спрашиваю, — угрюмый такой?

— Это все работа…

Дует ветер. Качает кроны тополей. Собирается дождь. Это по ту сторону окна. А по эту мы сидим за столом. Пьем. Беседуем. Закуриваем. Курим. Нас много для такой маленькой кухоньки. Нас слишком много. Я, Данелюк и прочие. Именно так.

Сигаретный дым стоит так плотно, что самому уже можно не закуривать. Сиди себе и вдыхай.

Данелюк пьян. Его полное лицо раскраснелось. В уголках глаз собрались тоненькие морщинки, как будто он улыбается. Но он не улыбается. И я не улыбаюсь. Иногда ради приличия покажу свой фирменный оскал и снова в кого-нибудь «втыкаю». В Даню. Мне на него смотреть интересно. И слушать. О чем он там?

— Ну пошел я за ней. Она такая высокая на каблуках. Ну, ноги, конечно. Штаны… белые, просвечиваются. Трусы такие — сабля в жопе. Бедрами виляет так, что становится тесно. Смотрю, она ищет мороженое. Ну, точно! А я хочу подойти к ней и предложить пива.

— Почему?

— Потому что я сам хочу пиво.

— Но ведь она хочет мороженое.

— Правильно. Но я хочу быть самим собой и хочу пиво.

— Ну и купил бы себе пиво, а ей предложил бы мороженого.

— Не понимают, — разочарованно произносит Даня.

— Чего мы не понимаем?

— Я к одной подошел в метро и спрашиваю: «Хотите, я почитаю вам свои стихи?..»

— Ну и?!

— Не понимают, — повторяет он.

— Я тебя понимаю, — говорю.

— Серьезно?

— Чтоб я сдох! Давай выпьем. Мы выпиваем. И они выпивают.

Приходит Арестович. Или он давно уже был? Ему наливают рюмочку.

— Мне нельзя, — отказывается он, — я за рулем.

— Ничего, — успокаивает его Данелюк, — пей, я поведу. И мы выпиваем.

Утро должно быть серым, туманным, с дождем и молнией. Тогда оно будет соответствовать состоянию моего здоровья.

Знаю, всем плохо. Даже Арестовичу. Но утром мне всегда хуже всех.

Воды…

Я слышу звон колокольчика! По ком звонит колокольчик? Вот в чем вопрос.

— Леня! К телефону!

— Слышу! — я переступаю через несколько трупов. — Кто там?

— Жена.

Нашла, значит. Надо же. Нашла, геолог! В коридоре никого нет. Трубка ждет меня на полу, рядом с телефоном. — Я слушаю.

— Егор умер. — Что?

— Егор умер ночью.

— От чего?

— Я не знаю. Ночью поднялась его кормить, а он мертв.

— Может, ты его придавила?

— Ну что ты мелешь! Я все утро проплакала.

— Ладно, не расстраивайся.

— Когда ты будешь?

— Буду. Пока.

Я кладу трубку. Плетусь на кухню. Там незнакомая девушка моет посуду.

— У нас курить нету? — интересуюсь.

— Не курю.

Она чихает, прикрыв лицо мокрыми руками, и добавляет:

— Правда.

— Скажите, мадам, существо не больше моей ладони может испытывать тоску?

— Существо не больше ладони? — она пожимает плечами. — Крыса, что ли?

— Сама ты…

Я выхожу в прихожую. Поднимаю трубку и набираю единственный номер телефона, который я знаю на память. — Да?

— Это я.

— Привет, — совсем сухо.

— У меня несчастье.

— Какое? — теперь в ее голосе слышны неподдельные нотки тревоги. — Что случилось?

— Горе умер.

— Кто умер?

— Щенок. Молчание.

— Только что узнал, — говорю.

— Ты специально? — спрашивает она.

— Что?

— Большая трагедия?!.

Отчего она так меня раздражает? И если уж так сильно раздражает, чего я все время ей звоню? Я знаю ответ на этот вопрос.

Когда-то давно, раз или два, мне с ней было легко и просто. Набирая номер ее телефона или приезжая к ней, я который раз надеюсь, что снова будет легко и просто…

— Ксю, я сейчас приеду.

— Как хочешь… И я еду.

Сто долларов

Итак, передо мной стоит простая задача. До восьми часов вечера раздобыть сто долларов.

Сама задача действительно проста. В ней все предельно ясно. Сложность заключается в ее решении.

Сейчас полдвенадцатого. В моем распоряжении девять часов тридцать минут.

Мысленно я роюсь во всех своих карманах, хотя понимаю, что найти в них хоть копейку как раз абсолютно немыслимо. Ибо в памяти еще свежо воспоминание о том, как я рыскал вчера по всей квартире в поисках двадцати пяти копеек, которых не хватало на пачку сигарет; и которые я так и не нашел, и обещал их толстой, краснощекой продавщице сегодня занести.