Земля Тиан - [15]
Дорогов и Тенишевский в волнении наклонились над картой.
— После того, как вы поднимитесь по Юань-Киану[8] и минуете город Джи-Цзян, — сказал Зайковский, водя крепким, коротко остриженным ногтем по карте, — около 109 градуса восточной долготы вы перейдете границу провинции Гуй-Чжоу, «земли Тиан»[9], как называют ее древние книги. Здесь, не доезжая сорока китайских ли[10] до городка Чен Яна[11], вы высадитесь на левый берег реки в деревушке, стоящей там, и углубитесь в горы на норд-норд-вест, все время дугообразно заворачивая к западу. Сейчас я точно укажу вам румбы по компасу и приметы в пути.
Он подошел к шкафу и отыскал на нижней полке объемистый коричневый портфель.
V
Фарфоровые часики с отбитой ножкой на камине в комнате Елены только успели торопливо отзвонить пять раз, как Андрей Ильич постучался в дверь. Вид у него был очень встревоженный, шляпа на затылке, в руках какие-то покупки.
— В чем дело, Елена, что случилось? — спросил он, в беспорядке свалив свертки и коробочки на стол и целуя Елене руки.
— Сядьте, Андрей Ильич, снимите вашу шляпу и слушайте: я уезжаю.
Елена видела, как по его лицу прошла тень, а углы рта дрогнули.
— Куда? Надолго?..
— В Ханькоу, а оттуда — по провинции… Мой контракт в «Райнбоу» кончается.
— Но ведь я говорил вам, Елена, что могу через нашего управляющего повлиять на Брайтона и ваш контракт продлят!
— Я подписала договор и уже взяла аванс, — ответила она. — Я еду на четыре месяца… Менять решение поздно…
— …Так, значит, не в этом дело… Не в контракте и не в Брайтоне, — тихо сказал Андрей Ильич. — Вы просто хотите уехать. На четыре месяца, это значит, — совсем… Да, я понимаю…
Он сел, согнувшись над столом, и принялся вертеть в руках кондитерскую коробочку. Лицо его потемнело, а глаза стали узкими и колючими.
Прошло несколько тяжелых минут.
Книжников встал и подошел к ней.
— Вы понимаете, что это невозможно?..
— Невозможно?!.. Я не люблю вас, Андрей Ильич, — сказала Елена, стараясь придать своему голосу спокойное выражение. — Никогда не любила. Вы об этом знаете. Я не обманывала вас…
Он не ответил и снова отошел на свое место у стола.
Опять наступило молчание.
— Мы только мучили друг друга, Андрей Ильич… — Она остановилась, перебирая бахрому вышитой подушки… — Рано или поздно, конец этому должен был прийти…
Книжников не отвечал.
— …Лучше и честнее — нам расстаться. Я еду для того, чтобы не было возможности встречи… Будет легче вам, если я уеду…
Андрей Ильич продолжал молчать.
Она подняла голову и увидела, что Книжников плачет.
Слезы стекали по его лицу и падали на кондитерскую коробочку большими серыми кляксами.
В комнате темнело. Косые лучи солнца, исчезавшего за крышами домов, протянулись сквозь паутину филейной занавески, освещая зеркало, смятую шляпу, Андрея Ильича на каминной доске и часики с отбитой ножкой. Торопливо тикая, они отмеряли минуту за минутой, деловито, будто мимоходом, звякнули в половине шестого.
— Андрей Ильич, — тихо позвала Елена, и голос ее невольно дрогнул. — Андрей Ильич, вы слышите?.. Мы все равно должны расстаться… Даже если бы я не уезжала. Я не хочу лгать вам.
Книжников встал и обернулся к ней стремительно.
— Елена! — сказал он резким, деланным тоном, — я вас понял… Почтенно! Достойно уважения!.. Лгать, конечно, не надо!..
Слезы перестали бежать из его глаз, но углы рта продолжали истерически вздрагивать.
— Вы решили, Елена? Вы хорошо подумали?..
Он протянул к ней руку быстрым, безумным жестом.
— Я не хочу, чтобы вы шли по вашей дороге одна, без помощи и поддержки. Я не могу допустить этого! Мне ничего не надо… Ни любви, ни дружбы вашей! Но не уходите от меня!.. Елена!..
— Успокойтесь, Андрей Ильич, — сказала она, — успокойтесь. Идите… Мы поговорим еще… до моего отъезда. Сейчас вы не можете рассуждать спокойно.
Он резко заложил руки в карманы.
— Нет!.. О чем мы поговорим? Какая разница — сегодня или через два дня? Вы… Едете, Елена?.. Совсем?.. Навсегда?..
Знакомое чувство жалости к нему наполняло душу Елены. Еще слово, еще шаг, и решимость ее поколеблется. Она заставила себя быть твердой.
— Да, Андрей Ильич. Я решила.
Губы Книжникова перестали вздрагивать. Андрей Ильич вдруг как-то опустился и съежился. Он постоял, бессильно уронив руки, потом неловко собрал свои покупки со стола и молча, как автомат, вышел, забыв шляпу на камине.
— Что ты скажешь теперь? — спросил Тенишевский, едва они вышли из квартиры доктора.
— Да, — сказал Дорогов, — сомнений не остается. Что ж, поедем в Гуй-Чжоу. Все равно, я собирался отдохнуть это лето. На службе мне дают отпуск на четыре месяца. Можно им воспользоваться. А ты? Да впрочем, что я спрашиваю. Ясно, что бросишь все и поскачешь. Разве ты иначе когда-нибудь устраивался?
Тенишевский засмеялся.
— Я как раз так и собираюсь поступить. Объявлю, что поехал на дачу и закрою контору на лето. Пару клиентов потеряю, — не велика беда.
