Земля соленых скал - [3]

– Ути, пора.

Голос Непемуса пробудил меня от глубокого сна.

Приближался рассвет. Селение молчало. Наши сборы были недолгими. В несколько минут мы приготовили снеговые лыжи, набросили на плечи кожаные накидки. И… это все.

Выходя из селения, я еще раз посмотрел на типи родителей. Из-за шкуры у входа выглянули две головы. Я поднял руку в знак прощания…

Мы вошли в чащу. Непемус впереди, я за ним.

В заснеженном лесу царила великая тишина. Из-под веток можжевельника шмыгнул вапос – кролик, белый пушистый шарик, и скрылся в густых зарослях. Я не оглянулся. Дорога была нелегкой, хотя Непемус прокладывал след, помня, что за ним идет не воин.

Прошел час. Снег, который сначала едва порошил, начал падать гуще, слепить глаза. Когда наконец рассвело, мне стало казаться, что мы идем по топкому болоту, а не по снегу. Ноги становятся все тяжелее, все медленнее сгибаются в коленях. С каждым шагом я будто старею и скоро стану стариком, ноги которого тяжелы, как скала. Но я молчу. Я должен выдержать. Не буду просить Непемуса об отдыхе.

На краю большой поляны мой высокий друг останавливается и смотрит на меня. Я не могу скрыть тяжелого дыхания. Непемус чуть-чуть улыбается и говорит:

– Ути дальше будет путешествовать на спине Непемуса.

– Май-оо. Хорошо, – вздохнул я.

Я, наверное, заснул на широкой спине Непемуса. А когда я открыл глаза, миновал уже полдень. Снег перестал идти. Мы подходили к большому нукевап – шалашу из коры, сделанному для воинов на охоте. Заслышав шаги, из шалаша выбежал секусью – горностай.

Непемус ссаживает меня и принимается разводить огонь. Когда он начинает собирать ветки, я уже знаю, что мы здесь заночуем. Непемус складывает в центре шалаша большой костер. Хотя я еще только ути, но мне известно, что так всегда нужно делать в чаще в месяцы Снега и Мороза. Кто об этом забывает, тот перестает жить.

Я тем временем убираю в шалаше, выстилаю его мягкими веточками можжевельника. Непемус привязывает на ближайшей сосне кусочек сала. Это корм для синиц, наших друзей, – они всегда сопровождают нас в пути через чащу. Потом он разжигает калюти – трубочку и садится у костра. Я слышу, как вдали глухим эхом разносится среди деревьев вой охотящегося волка-одиночки.

Я очень устал, хотя большую часть пути провел на спине Непемуса. С трудом стягиваю мокасины, набрасываю на плечи волчью шкуру и сажусь возле воина. Есть мне не очень хочется, но я все же нанизываю на стрелу кусочек мяса и начинаю печь его над пламенем костра. Я сижу рядом с Непемусом и смотрю на огонь. Он такой же красный и золотой, как тот, что согревал меня в палаткее родителей, только тот костер разжигала мать.

Высокое пламя ярко освещает лицо Непемуса с двумя глубокими шрамами. Это следы борьбы с серым медведем, шкура которого висит в палаткее воина. Смогу ли я когда-нибудь одолеть силу и ярость большого медведя? Смогу ли я когда-нибудь стать воином с таким славным именем, как Непемус? Ничего на свете мне не хочется больше в эту минуту. Как достичь этого? Песня Прощания говорит: «силой и разумом»…

Со словами песни я вспоминаю голос матери. Мне снова становится грустно, хотя я сейчас мечтаю о том, чтобы стать воином и повесить в своей палаткее не одну шкуру серого медведя.

Песня Прощания прекрасна, но не все ее слова правдивы. Правда, что я «ухожу в далекий путь», но я не забуду о ней, о Белой Тучке. Я буду помнить ее всегда, хотя отныне я уже сам должен искать себе место у костра, защищаться от ночного холода…

– Что это? – опомнился я внезапно. – Тауга!

В мои колени упирается передними лапами и лижет мне лицо большой серый пес Тауга, мой друг. Прибежал. Не оставил меня одного. Братская душа поняла мое одиночество, а может быть, и сама его переживала. Наверное, мать показала ему наш след, и он прибежал к спрятанному в лесу нукевап.

Я обнял пса за шею и долго целовал его острую морду. Я даже забыл, что Непемус смотрит на нас. И, хоть стыдно мне признаться, не одна слеза упала в густую шерсть Тауги, будто я сидел в родительской палаткее и имел право реветь, как малыш, у которого мать отобрала деревянную ящерицу.

Голос Непемуса был суровым:

– Ути должен спать, должен отдохнуть. Завтра будет тяжелый путь для молодых ног.

И снова дорога. В чаще встречает нас восход солнца и вой мугикоонс – волков. Заслышав этот клич, Тауга поджимает хвост, поднимает голову и отвечает протяжным стонущим воем. Кажется, что он вырывается из глоток двух разных животных. Сначала вой Тауги, пронзительный, звучащий все выше, а затем, после секунды молчания, в горле пса слышится сдавленное рычание. Не говорит ли в собаке волчья кровь? Или в волке Собачья? Во время волчьих свадеб мой отец привязал мать Тауги в лесу. Так делают все. Какой же крови у Тауги больше? На этот вопрос может ответить только Нана-бошо – Дух животных.

Тауга помесь, как и все наши собаки. Лаять он не умеет, только воет, как его отец – волк. Покрытый темной, густой, всегда вздыбленной на хребте шерстью, этот пес с широкой грудью и сильными ногами – настоящий вождь своего рода – один справлялся с четырьмя лесными волками. Я очень гордился им. Чем он отличался от своих лесных братьев? Разве только взглядом добрых, почти человеческих глаз. Ах да, еще и тем, что не всасывал воду, как это делают волки и кони, а по-собачьи лакал ее языком.