Земля соленых скал - [20]

День был жаркий, и я с трудом дотащился до лагеря. Но мне придавали силы радость и гордость от неожиданной победы. Но в то же время где-то в глубине души таилось сожаление, что такого большого и грозного воина, как этот орел, настигла стрела маленького мальчика, который не имеет никаких заслуг. Перед глазами у меня все еще стоял образ раненой птицы, боровшейся до последнего мгновения, не складывавшей крыльев, не прятавшей под них голову.

Однако я обо всем забыл, когда при входе в лагерь меня радостно встретили друзья. Они выбежали мне навстречу, крича и смеясь. Я увидел их круглые от удивления и зависти глаза. Конечно, по обычаю взрослых воинов, возвращавшихся с охоты, я не обращал внимания на детский визг маленьких ути, которые еще ни разу не убивали горного орла.

Я шел прямо к палатке Овасеса.

Крик мальчишек вызвал старого воина из палатки. Я положил птицу к его ногам. Он наклонился над орлом, начал внимательно рассматривать его крылья и, только когда увидел мою стрелу, обернулся ко мне и минуту внимательно смотрел на меня. Все замолчали. Он же извлек стрелу из туловища птицы и, вручая ее мне, сказал:

– Ути, ты совершил первый мужской подвиг. Иди покорми своего пса, как приказывал Горькая Ягода, а потом приходи ко мне.

Тауга чувствовал себя лучше. Горькая Ягода был великим шаманом. Я забыл о том, что совершил свой первый мужской подвиг и, увидев Таугу, поднявшегося при виде меня на ноги, чуть не разревелся, как девочка. Пес, приветствуя меня повизгиванием, шел ко мне, пошатываясь на ослабевших ногах. Я вернул его на место. Смеясь и рассказывая ему о своей охоте, я быстро выпотрошил кролика и вынул печень.

Тауга набросился на нее, как здоровый голодный пес. И похоже было, что уже ничего не угрожало его здоровью.

День был прекрасен, мир был прекрасен, меня ждала награда от Овасеса. Я шел к его палатке, стараясь не смотреть по сторонам и скрыть радость, разгоравшуюся во мне все больше, как костер из сухого можжевельника.

Овасес ждал меня у входа в палатку. Он приветливо взял меня за руку и ввел внутрь.

Я был здесь впервые и с благоговением осматривался вокруг. Палатка была полна медвежьих, волчьих и оленьих черепов, красивого старого оружия, томагавков с резьбой на рукоятках, луков, почерневших от давности, украшенных перьями копий, блестящих шкур, чародейских знаков для защиты от злых духов.

Учитель указал мне на одну из медвежьих шкур. Я сел. Сам он устроился напротив меня, подмостив себе под спину шкуры, чтоб было помягче, и раскурил маленькую трубочку. Потом он поднял руку в знак того, что я могу начинать свой рассказ.

Воины ценят свои слова. Поэтому я не подчинился приказу немедленно и не начал болтать языком, как девушки, возвращающиеся с речки. Закрыв глаза, я припоминал, как я подкрадывался к кролику, неожиданное нападение орла, полет моей стрелы.

И только после этого я заговорил, но начал с восхваления, как и надлежит гостю в типи Овасеса, его собственных великих охотничьих подвигов: о черепах убитых им животных, о его славной борьбе с серым медведем, его мудрости учителя. Старик слушал внимательно, закрыв глаза, неподвижно, молча; могло показаться даже, что он спит. Но из его трубочки поднимался непрерывно небольшими клубами дым. Он поднял веки лишь тогда, когда я начал рассказывать, как я увидел кролика на склоне Скалы Прыгающей Козы, и с этой минуты не сводил с меня глаз, хотя мои слова и застревали иногда у меня в горле. Если бы даже я захотел что-нибудь прибавить, или преувеличить, или дать понять, что я не на кролика охотился, а на орла, то я не смог бы этого сделать. Я не в силах был отвести глаза от черных блестящих зрачков Овасеса и говорил все тише, слова текли все медленнее. Когда я кончил, то почувствовал себя слабым и утомленным, как после долгой дороги без еды и питья – весь мой великий мужской подвиг казался мне сейчас мелочью, не стоящей внимания. Но Овасес встал, и на его лице я увидел редкого гостя – улыбку. Он наклонился ко мне, положил руку на мое плечо и радостным голосом сказал:

– Мои глаза счастливы, что могут смотреть на храброго сына Леоо-карко-оно-ма – Высокого Орла.

Мое сердце пело победную песню.

– Мой отец, – ответил я гордо, – происходит из рода Текумзе.

– Текумзе, – кивнул головой Овасес, – был великим вождем. Он был величайшим из вождей нашего племени. Как и Понтиак, он водил воинов на победоносные битвы, охотников – на большие охоты, собирал стариков на мудрые советы. Его голоса слушались все племена, и, пока он был жив, тень поражения не падала на тропы воинов, а счастье было гостем каждого рода. Когда он погиб, в каждом типи пели по нему траурные песни.

И тут Овасес, который никогда без нужды не ускорял шага, не кривил губ и не повышал голоса, вдруг выпрямился и стиснул кулаки. Его голос загремел, как эхо надвигающейся грозы.

– Текумзе, деда твоего отца, убили белые. Они пригласили его на большой совет, чтобы выкурить с ним «трубку мира», а он вместо слов мира встретил смерть. Его тело они не позволили похоронить в Долине Смерти, чтобы дух великого вождя не нашел дороги в Страну Вечного Покоя.