Земля родная - [65]

— Ну, как? Сойдет?

Минута была торжественная. Ребята тоже были очень серьезными и с ответами не торопились. Трогали пальцами пиджак, отходили в сторону, издали окидывали Сережкину фигуру и только тогда уж осторожно говорили:

— Да так, ничего… Вещь как будто подходящая…

Продавец видел, что имеет дело с солидными покупателями, поэтому не торопил с выбором, а предлагал:

— Может быть, вот этот костюм посмотрите? Молодому человеку коричневый больше к лицу.

— Как же коричневый, если у нас у всех темно-синие? — удивился Мирон Васильевич. — Пусть и у него такой будет.

Наконец костюм аккуратно уложили в пакет. Сережке хотелось плясать, прыгать, как мальчишке. Куплена первая вещь на деньги, заработанные самим.

Мирон Васильевич поглядел на него и поморщился:

— Фу! Не желаю видеть тебя в старом наряде.

Они тут же в магазине скрылись за ширму. Через минуту Сережка вынырнул оттуда в новеньком костюме.

— Ну вот, теперь ты похож на рабочего, — удовлетворенно сказал Мирон Васильевич. — А бывшую свою одежонку сверни. Пойдем-ка в одно место.

Мирон Васильевич привел недоумевающего Сережку к ларьку, где принимали утильсырье. Подал ему пакет, захваченный из дома. Приказал:

— Разверни.

В руках Сережки оказался его старенький, много раз залатанный лыжный костюм. Сережка вручил его сборщику утиля:

— Прошу принять мое прошлое.

Цена этого прошлого оказалась копеечная. Медяков едва хватило на разноцветную погремушку для младшего ребенка Панковых. Взяли еще две маленькие куклы в пестрых платьях. За них пришлось доплачивать.

Угрюмому и равнодушному приемщику утиля было невдомек, какое важное событие происходило сегодня в жизни Сережки Трубникова. Вручая голубоглазые куклы, он спросил простуженным басом:

— Женка двойню принесла?

— Не женат по причине малолетства.

— А куклы для кого берешь? Для себя?

— Хочу подарить милиционеру.

— Чудак! — отозвался приемщик.

Сережка еще что-то хотел сморозить в ответ, но, обернувшись, увидел, как вдруг заколыхалась базарная толпа. Милиционер вел за руку грязного подростка и выговаривал ему:

— Опять смотался из детдома? Опять к карманам потянуло?

— Последний раз, дяденька… Больше не буду, — хныкал тот.

— Знаем мы вашего брата!

Сережка знал этого беспризорника — Петьку Хомутова. У паренька, как и у Сережки, была нелегкая судьба.

— Товарищ милиционер, можно на минуточку, — почтительно обратился Сережка к милиционеру. И к Панкову: — Мирон Васильевич, ведь я такой же был?

— Точно, — согласился Панков. — Знаете, товарищ милиционер, разрешите нам забрать с собой этого пацана?

Беседа была непродолжительной. Милиционер отпустил Петьку, для порядку пригрозив пальцем:

— Смотри, не балуй, в хорошие руки отдаю!

Петька скоро пришел в себя. Он с восхищением разглядывал Сережку:

— Какой ты нарядный стал! Жених вроде. Работаешь где-нибудь?

— А как же! На заводе, в мартене, — гордо ответил Сережка. — Вот что, друг. Это позор — такому хорошему парню пропадать на базаре. Бросай свое ремесло. Иди к нам на завод.

— Верно! — подхватил Санька.

— Правильно! — одобрил Мирон Васильевич.

А Сережка, ободренный дружеской поддержкой своих друзей, продолжал:

— Рабочий — это, брат, такая сила! Они все могут! Честное слово, иди к нам, Петька. Знаешь, какие у нас ребята? Вот какие! — и он широким жестом показал на друзей — товарищей своих — Саньку Брагина, Гриньку Вохминцева, Андрея Панкова.

Петька улыбнулся. И вдруг с размаху шлепнул ладонью по Сережкиной руке:

— Идет!

А. Головин СТИХОТВОРЕНИЕ

Об этом городе ты мне давно писала:

Кругом в горах — огромное село,

В кремнистый этот уголок Урала

Тебя каким-то чудом занесло.

Здесь только ветры, да снега, да горы,

Да будто канонада по утрам —

Взрывают гор ущелья, по которым

Надсадно выли волки по утрам.

Народ в селе приветливый и скромный,

И школа — у подножия вершин,

А рядом — корпуса, цеха и домны,

Доносит ветер в классы ритм машин.

Писала: «Много дел, однако силы

Как будто прибывает с каждым днем…»

А мы сейчас с тобою старожилы

В том городе, что был тогда селом.

Н. Кутов СТИХОТВОРЕНИЕ

Когда в купе или в каюте

На жесткой койке плохо спишь,

То все мечтаешь об уюте,

Домой торопишься, спешишь.

Порядки местные ругая,

Гостиниц холод, грязь и тьму,

В свой дальний город приезжая,

Так рад жилищу своему.

Но стоит только чемоданы

Внести мне в комнату, опять

Вдаль манят города и страны,

Где не успел я побывать.

Вновь тянет в путь, большой и трудный,

Томит по странствиям тоска.

Боюсь, что в комнате уютной

Я обмелею, как река,

Боюсь, чтобы привычек сила,

Любовь к теплу и тишине,

Вдруг от меня не заслонила

Большую жизнь в моей стране.

С. Нариньяни РАССКАЗ О ВЕДУЩИХ ШЕСТЕРНЯХ

В девять господин Гартман поругался с бригадиром Банных. В десять он крупно разговаривал с инженером Тумасовым и, наконец, за сорок пять минут до шабаша Гартман дал приказание немецким монтерам бросить монтаж и демонстративно ушел с работы.

Гартман ушел, сильно хлопнув дверью, чтобы научить бригадира Банных с большим уважением относиться к установившимся канонам фирмы «КАСГ» и чтить привычки ее инженера.

— Вы скажите им, — просил Гартман переводчицу, — что наша фирма вышла из того возраста, когда легкомысленные эксперименты увеличивают прибыли держателей ее акций. Долголетняя практика фирмы «КАСГ» убедила нас, что топки котлов ее системы монтируются не менее шестидесяти дней и семнадцати часов. Менять свои убеждения мы не намерены, поэтому, если господин Банных и инженер Тумасов будут настаивать на более коротком сроке, мы вынуждены будем снять с себя ответственность за будущую работу электрической станции и не участвовать в монтаже котлов.