— В зиму бить надо! — отрубил черниговский князь, и Изяслав поморщился — перебивать-то, мол, зачем. Но смолчал.
— В зиму? — задумчиво переспросил Всеволод, щурясь на пляшущий огонёк свечи. — В зиму никогда пока что никто не воевал… даже пращур наш, Святослав Игорич, и тот…
Переяславский князь не договорил, но его все поняли и так — если бы Святослав в своё время не остался зимовать на Белобережье, а пошёл через зимнюю степь к Киеву — глядишь, и жив остался бы.
Великий князь с лёгким содроганьем представил бы, что тогда было бы. Когда после такого Русь крестилась бы? И было ли бы вообще это крещение?
Изяслав мотнул головой, отгоняя непрошенные мысли, заставил себя вслушаться в то, что говорил средний брат.
Совокупить силы!
Ударить всем разом, как только станут от мороза лесные болотины, одолеть кривскую крепь!
Тогда Всеслав станет досягаем!
— А ведь верно, — процедил Всеволод Ярославич. — А силы-то наши и приумножить было бы нехудо.
Все вмиг поняли, ЧТО имеет в виду переяславский князь — наделить ещё кого-нибудь из княжичей столом! Чтобы появилась ещё одна княжья дружина!
Кого?!
Вмиг напряглись и великий князь, и Святослав, глядел вприщур с ожиданием Всеволод.
Кого?
Из сыновей великого князя двое при столах — Мстислав и Ярополк. Ну пусть один — Ярополк. Но и Мстислав… ради кого война-то? Конечно, война против Всеслава вообще, но и стол для Мстислава обратно отбить — цель не последняя. Третий же Изяславич, Святополк, молод ещё (хотя уже и семнадцатый год молодцу!), и стол ему пока что не в черёд — и без того у старшей ветви Ярославлей силы многовато. Навряд ли новый стол достанется кому-то из Изяславичей.
Как ни суди, черёд теперь Роману Святославичу — второму сыну черниговского князя. Из его братьев стол только у Глеба в Тьмуторокани, а возрастом Роман как раз подходит — старше Святополка. Да вот только вряд ли согласится великий князь настолько усилить среднего брата. Вестимо, на людях меж братьями родство да любовь, а вот… а вот меж собой и Ярославичи, и их дети знали — никакой любви меж старшим и средним братьями нет! Сотню, тысячу отговорок найдёт великий князь, а стола Роману Святославичу не даст!
Но тогда Святослав затаит обиду, а это опасно!
Верно.
И потому стол достанется Мономаху — удоволить младшего брата в пику среднему, заручиться (не приведи боже, конечно!) помощью переяславских оторвиголов и их князя, вроде как спокойного и рассудительного книжника Всеволода.
Тука и сам не заметил, как сам всё решил за князя.
И когда так и вышло, как он думал, не удивился ничуть. Слишком уж хорошо он знал своего господина.
Стол достался Владимиру Мономаху — ростовский стол. Мальчишке тринадцати лет.
Тука заметил, как вспухли у Святослава на челюсти крупные желваки и понял, что черниговский князь обижен до глубины души. Но дело есть дело, и Святослав затаил обиду, словно сказал себе — разберёмся после, когда исчезнет назола: кривский оборотень.
Тука заметил, и про себя осудил господина.
С одной стороны великий князь прав — разделяй и властвуй! Наука ромейских базилевсов уже вошла в плоть и кровь русских князей — divide et impera!
А с другой — нет, не то время выбрал великий князь, чтобы разделять. Сейчас… сейчас надо было удоволить Святослава! стратилата! в преддверии-то ратной грозы. Да что там в преддверии — на пороге! Ну если уж так приспичило создавать противовес, так надо было и Мономаху стол тоже дать, но обижать сильнейшего союзника перед большой войной…
А Всеволод умён — удачно выбрал время, чтобы вырвать для своего пока что единственного сына стол.
Самостоятельный стол! В тринадцать лет!
Тука готов был поклясться, что переяславский князь рассуждал так же, как и он. Дело Всеволода было беспроигрышным — стол Мономах получил бы в любом случае, хоть бы и решил великий князь удоволить Святослава. Ну дали бы Роману ростовский стол, так Мономах бы на Волынь поехал. Альбо в Туров — тоже достойный стол, там Святополк Ярополчич когда-то княжил. Да и сам Изяслав Ярославич, ныне князь великий, до Новгорода на туровском столе сидел.
Умён Всеволод Ярославич, умён переяславский князь!
На миг у Туки возникло резкое сожаление о том, что он выбрал себе НЕ ТОГО князя. А и кого иного было выбрать-то, если самый ближний князь был тогда в Новгороде? Изяслав Ярославич. А Всеволоду об ту пору всего-то и было только двадцать два года, он и стола-то своего не имел до самой отцовой смерти.
Возникло и ушло. И не впервой уже. А капля камень точит…
Святослав не простит.
Князь Изяслав Ярославич сам рыл себе могилу…
Тука незаметно сделал рожки указательным пальцем и мизинцем, отгоняя нечистого — не накликать бы.
2. Белая Русь. Нарочь. Лето 1066 года, зарев
Широкое, до блеска заточенное лёзо, скошенное и вытянутое вниз, прочно сидело на тяжёлом семипядном топорище держаной берёзы.
Невзор вздохнул и поднял топор. Прицелился — и точным ударом рассёк берёзовую чурку на две ровненьких половины.
Нельзя сказать, чтобы топор был особенно тяжёл. Но за день намахаешься так, что к вечеру руки не только ноют — стонут мало не в голос.
Невзор колол дрова уже второй день — в наказание за опоздание. Не утерпелось, мальчишке, выпросился на двое суток к деду в Звонкий Ручей. С родными побыл. Отдохнул от каждодневных войских упражнений. Только вот обратно — опоздал к первой заре.
