Земля под ее ногами - [220]

— Садись, Молли, — говорю я.

Она садится; и тут же хватает меня за штаны.

— О! И это всё?! Адам на пенсии, — говорит она, почувствовав движение, не подвластное моему контролю. — Так это здесь ты теперь держишь ключи, бедняжка! Что ж ты мне ничего не сказал? Подожди, сейчас все будет в порядке. Молли знает код от твоего замка.

Я отвожу ее руку и включаю зажигание.

— В другой раз, ладно? — Я говорю это резко и быстро трогаю с места.

Приехав в «Орфей», я обнаруживаю в холле, под избитым латинским изречением, ожидающую меня Клею Сингх. В руках у нее адресованный мне конверт, подписанный рукой самого Ормуса Камы — очень нетвердой рукой.

— Вы снова нужны ему, сэр, — говорит Клея. — Вы должны прийти.

В конверте — записка, всего пять слов.

Я нашел ее. Она жива.

17. Мира на экране

Приехав в Родопы-билдинг, я не вижу там швейцара Шетти. Крошечная Клея, поджав губы, сообщает мне, что его наконец-то отправили на заслуженный отдых. Клея, сама ходячая древность, чей возраст невозможно определить, презрительно и без тени иронии заявляет, что Шетти давно уже нужно было уволить, он слишком стар, чтобы работать. Они держали его только из-за Мадам, говорит она, но теперь будет лучше, если он отправится на пенсию. Он в Минеоле, штат Нью-Йорк, там отличный дом престарелых, и рядом крематорий — очень удобно. Он получает, по словам Клеи, щедрое пособие, у нас не было по отношению к нему никаких обязательств, но ведь он все-таки ее Папа. Шетти и Сингхи никогда не питали особой любви друг к другу, и как только он лишился Вининой защиты, его судьба была решена. Немного выждав для приличия, Клея разыграла свой эндшпиль. Ему нечем было защищаться. Шах и мат в один ход.

Я беззвучно говорю прощальное слово: «Старик, ты хотел умереть на боевом посту, но в старости наши способности писать собственные сценарии ослабевают, и всякие лавочники безжалостно переписывают последний акт драмы нашей жизни. Прощай, Привратник. Наслаждайся закатами, если сможешь».

Клея поступила с Шетти с обычной для нее жесткостью и четкостью. Тем более удивительно, что по дороге в центр города, в лимузине, эта всегда столь хладнокровная леди выказывает признаки глубочайшего волнения. Мне приходит в голову, что лишь немногие, кроме Сингхов, бывали там, куда я сейчас направляюсь: в той атмосфере полнейшей тишины и полумрака, теперь полностью окружающей Ормуса Каму. Ормус стал невидимкой с тех пор, как я последний раз был у него в отеле «Гвадалахара Хайат». Шетти рассказал мне о его жизни — о его визитах к Богине Ma и т. п., — но вполне возможно, что с тех пор ни один чужак не был в его тщательно охраняемом логове. Столь заметная озабоченность Клеи — явный признак исключительности этого события. «Никаких камер», — настоятельно заявляет она перед отъездом. Я и не собирался их брать, но этот запрет показался мне любопытным. Насколько плохо сейчас выглядит Ормус? Что именно он или его слуги не хотят показывать миру?

Люди моего рода занятий всегда мыслят подобными категориями, укоряю я себя. Нет такого закона, по которому человек должен соглашаться быть сфотографированным только потому, что он хочет поговорить с фотографом. Оставьте человека в покое.

Клея трещит без умолку всю дорогу от «Орфея» до Родопы-билдинг. Мистер Рай, вы знаете, что у людей длинные языки, и, может быть, вам приходилось слышать, что мы плохо заботимся о Господине. Возможно, до вас доходили злобные комментарии по поводу его физического и душевного здоровья и ужасные измышления по поводу того, как мы распоряжаемся его средствами. Господин Рай, взгляните на всё непредвзято. Если вы пожелаете, я могу показать вам все бухгалтерские книги, предоставить информацию обо всех счетах; вы увидите, что мы можем отчитаться за каждый цент, и все предприятия у нас в полном порядке. Если вы потребуете, я представлю вам его личного врача, который подтвердит, что мы строго соблюдаем все его рекомендации. Если вы пожелаете, мы всё объясним.

Он умирает, вдруг осенило меня. Это его последние дни, и Клея и ее люди страшно перепуганы.

— Не понимаю, зачем вы мне все это рассказываете, — говорю я.

— Видите ли, господин Рай, Сэр — такой одинокий человек. Двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю он думает только о бедной Мадам. Вы, старый добрый друг Мадам, для него как брат. Ему грустно оттого, что вы так давно у него не были.

Я не оспариваю это замечательное утверждение. Помоги Ормусу. Я твердо намерен это сделать, и теперь не время для мелочных старых обид или злости.

Клея призналась еще не во всем.

— Господин Рай, Сэр в очень тяжелом состоянии. Пытаясь пережить свою утрату, он прибегает к неверным средствам. Я боюсь за него, господин Рай.

«Неверные средства», — повторяю я. Она на пределе, буквально ломает руки. Затем приглушенным голосом начинает перечислять названия наркотиков. Сегодня нас везет Уилл Сингх. С каменным лицом он ведет машину, глядя прямо перед собой.

— Как много он употребляет? — спрашиваю я и, услышав ответ, понимаю, что несчастье не заставит себя долго ждать. — Как все это попадает в его руки?

Клея смотрит на меня с вызовом.