Земля несбывшихся надежд - [68]

Вторая жена Чайнеземана, жившая по соседству с нами, едва не потеряла ногу, пытаясь лечить глубокую рану при помощи припарки из ананаса и перезрелого банана. Рана стала синей, и от нее начал исходить запах гниющего мяса. Началась гангрена.

Водопроводная вода стала значительно хуже, поскольку количество химикатов для обработки воды уменьшилось. Мелкие кремовые черви иногда корчились в нашей питьевой воде, как будто от смертельной боли.

Именно мне пришлось сообщить Мине дурные вести. Услышав о том, что ее мужа застрелили, она так и рухнула в дверном проеме. Мне было очень жаль ее, я присела рядом и гладила ее прекрасные иссиня-черные волосы. Ее гладкая щека покоилась на моей руке. У Мины была прекрасная кожа, как у ребенка, даже несмотря на то, что она совершенно не следила за ней. Куры, огород и немного старомодных украшений — вот и все ее богатства.

— Не плачь, все будет хорошо, — говорила я, в душе понимая, что это, конечно же, ложь.

Женщина только качала головой и тихо плакала.

Мина почти не появлялась на улице, пока однажды вечером зеленый армейский джип не припарковался около ее двери. Довольно привлекательный японец в гражданской одежде вышел из машины и вошел в дом. После этого он часто оставлял свой джип возле ее дома. А потом Мина отправила всех пятерых детей к своей сестре в Пекан, сказав Муи Цай, что там лучше школа. Потом этот японец на джипе стал оставаться ночевать у нее, а несколько недель спустя и вовсе переехал к Мине. Я перестала навещать ее, и она не горела желанием разговаривать с нами. Возможно, ей было стыдно, что она содержанка японского чиновника. Несколько раз я видела ее вне дома. Когда они выходили вместе по вечерам из дома, Мина надевала платья западного стиля или китайские. Она стала использовать больше косметики и красить ногти. Мина стала похожа на кинозвезду. Шелк китайского платья красиво облегал ее тело, когда она садилась в машину. Я стала беспокоиться. А что, если она выдаст Мохини за землю, лучший дом, бриллиантовое кольцо или мешок сахара?

Однажды мы встретились с ней лицом к лицу. Рано или поздно это должно было случиться, но то, что это случилось в присутствии японца, было неожиданностью. Как только я зашла за угол, они оба вышли из его джипа. Я замедлила шаг, надеясь, что они войдут в дом прежде, чем я дойду до них, но Мина остановилась и ждала меня, а он ждал вместе с нею. Я улыбнулась. Дружелюбно. Теперь я боялась их обоих. Она тоже была врагом. Моя тайна висела на волоске.

— Привет, — сказала Мина. Она была красива как никогда.

— Привет. Как дела? — ответила я.

— Прекрасно, — сказала она, улыбаясь. Ее губы были накрашены красной помадой, а на щеках были румяна, но глаза все равно были грустными. На ее руках как предупреждение звенели искусно вырезанные из темно-зеленого нефрита фигурные браслеты.

— Как твои дети? — поинтересовалась я.

— Они очень непослушны и отказываются учиться в школе, — ответила она скромно. — А как поживают ваши пятеро замечательных детей?

Я медленно с благодарностью улыбнулась. Моя тайна была в безопасности. Пока. Она знала, что у меня шесть детей, и только что исключила Мохини из их числа. Я поняла, что она подстроила эту встречу, чтобы я могла спокойно спать.

— Все хорошо. Спасибо, — ответила я и пошла дальше. Мы поняли друг друга. Когда я оглянулась, они входили в дом. Его рука обвилась вокруг ее талии.

Прошел год японской оккупации. Лакшмнан подружился с одним парнем — аборигеном, который умел, точно как Тарзан, плавать и качаться на лианах, которые росли вдоль реки Куантан. Аборигены — лучшие шпионы и охотники, которых можно только найти. Они первоклассно знают джунгли; они могут наблюдать за вами в течение многих дней, а вы даже не будете подозревать об их присутствии. Мальчик научил Лакшмнана охотиться. Благодаря Лакшмнану мы очень разнообразили нашу кухню.

Однажды он возвратился домой с длинными уродливыми ящерицами, которые после приготовления, к нашему удивлению, очень вкусно пахли. Мы ели дикого кабана, оленей, белок, тапиров, черепах, как-то он принес питона, а однажды даже кусок мяса слона. Когда аборигены возвращались с охоты, окровавленная процессия тянулась с огромными грудами мяса, кровь с которого капала им на плечи. Ни мой муж, ни я не смогли заставить себя есть мясо слона — я слишком верила в моего бога-слона. Я попросила его о прощении и дала мясо детям. Мясо было грубым, с толстой серо-коричневой кожей, но дети сказали, что оно было не таким уж и плохим. Однажды Лакшмнан пришел домой с обезьянкой на плече, и Старый Сунг послал своего повара спросить, не продаст ли тот голову обезьянки с мозгами.

Китаец вскрыл обезьяний череп, налил внутрь коньяк, купленный на черном рынке, и затем съел содержимое палочками, громко причмокивая. После этого он каждый вечер звал Лакшмнана в свой дом и предлагал щедрую награду за половые органы тигра или медведя. По китайскому поверью, принятие их в пищу может даровать бессмертие. «Месячная арендная плата», — говорил Старый Сунг.

В школе детей заставляли учить японский, и от них я научилась говорить «Домо аригато». О чем бы ни просили солдаты, я немедленно кивала головой и быстро благодарила на их противном гортанном языке. Я видела, что им доставляет удовольствие то, что я потрудилась выучить эти слова. Они считали меня умной и не видели во мне страха, но я их боялась. Даже когда они уходили с кудахтающими курами в руках в облаках перьев, я боялась их. Я помнила, что они забрали мужа соседки и расстреляли его, оставив умирать в яме. Даже слова Муи Цай о том, что их любимое блюдо из вареного белого риса с сахаром действительно очень вкусно, не могли уменьшить моего инстинктивного недоверия к их злым глазам. Их нельзя было провоцировать.