Земля несбывшихся надежд - [57]

Война, казалось, закончилась раньше, чем началась, но это было только начало ежедневных тяжелых работ, страдания, отвратительной жестокости японской оккупации, которая продолжалась в течение следующих трех с половиной лет.

Мы возвратились из Серембана в наш разграбленный пустой дом, где только и остались большая железная кровать моих родителей и тяжелая скамья на кухне. Все остальное унесли мародеры. Не было даже циновки, на которой мы спали. Я не могу забыть, как ввосьмером мы ютились ночью на неудобной большой кровати, а просыпаясь на рассвете, бежали в темноте на рынок с Лакшмнаном и матерью, сжимая пустые мешки в руках.

Рынок был неузнаваем. Ничто не говорило о том, что здесь побывала война — так вокруг все пестрело от разнообразия товаров, будто это был воскресный рынок. Местные жители, которые обычно оживленно толпились возле торговцев щенками, котами и домашней птицей, толкались, чтобы схватить банки с джемом, мармеладом и рассолом. Старая китаянка боролась за банки сардин, мясных завтраков и консервированного картофеля и спорила по поводу консервированной свеклы, мешков сахара, консервированных яблок и груш, фруктовых соков в бумажных упаковках, медикаментов и одежды, украденной из оставленных британских домов и складов. Мы заполнили наши мешки. Там же, где мы спрятали наш имбирь, чтобы сохранить его свежим, мы углубили яму и спрятали наш новый запас.

Это было до того, как первая волна солдат прибыла сюда в открытых грузовиках. Первое, что они сделали, — отдали распоряжение о том, что любая кража будет караться отсечением головы. Это было очень резкое решение, но подействовало оно эффективно. Головы на шестах были необычайно эффективным и ужасным средством устрашения людей. С новыми порядками возникли и новые проблемы. Как спрятать вещи, которые явно нам не принадлежат и уже хранились в тайниках на крыше? День и ночь в течение нескольких дней горели огромные костры, в которых местные жители сжигали чужие вещи. Мародеры больших европейских домов сгружали в большие кучи холодильники, электрические фены, тостеры, лакированные фортепьяно и целые наборы большой мебели перед своими домами, в которых не было даже электричества, и поджигали все это. Мы смотрели, как горели стулья, буфеты, столы, персидские ковры и кровати. Яркие высокие оранжевые языки пламени поднимались все выше и выше, разбрасывая тысячи искр. Для матери это была неприятность, оказавшаяся благодеянием. Она и Лакшмнан ходили в районы, где жила прислуга из европейских домов, и выбирали мебель из еще не зажженных костров.

Все решительно переменилось с приходом японских оккупантов. Накануне вечером девочки внезапно превратились в мальчиков, а девочки старшего возраста просто бесследно исчезли. Отец потерял работу, у Измаила не стало отца. Брат Ах Кау, который входил в Малайскую Коммунистическую партию, ушел с корцами, как их называли, чтобы жить в каком-то лагере под названием Плантация Шесть около Сунгаи Лембинг, где их основные силы устраивали небольшие засады японским патрулям.

Японцы не тратили времени впустую, а стали насаждать свою культуру, заставляя местное население соблюдать свои традиции, этику и совершенно чуждый нам стиль жизни. Заставляя нас стоять смирно и петь их государственный гимн каждый день перед утренней зарядкой или принуждая детей изучать японский язык, будто они могли вселить в нас любовь к их уродливому флагу (который мы прозвали грязной гигиенической женской прокладкой) или к их императору. Совершенно удивительным для нас было, как же они не понимают, что мы низко склоняемся при виде японской формы на улице не с уважением, а от страха получить удар по лицу. Каждый день по дороге в школу мы проходили мимо сторожевого охранника, который внимательно следил за нами. На его никогда не улыбающемся лице всегда была высокомерная гримаса. Ничто не доставляло им такого удовольствия, как наказать того, кто недостаточно хорошо кланялся перед символом императора. Да здравствует император! По улицам ездили автобусы с солдатами, которые стояли на крыше и разбрасывали пропагандистские листовки.

Скрываясь позади мусорных ящиков, мы больше не слышали праздную болтовню проституток, а только пугающий глухой стук ног задыхающихся людей, скрывающихся от погони средь бела дня в самых ужасных трущобах города.

Несколько раз, будучи в школе, мы слышали гул низко пролетающих самолетов. Включались сирены, мы бросались на пол и лежали так до тех пор, пока сирены не отключались и снова не загорался свет. Однажды я увидел, как корову разорвало бомбой. Я помню ее стеклянные вытаращенные глаза и огромный кусок мяса, оторванный от ее тела. Мы зажали пальцами носы и очень близко подошли к ней. Огромная рваная рана полностью открывала ее внутренности. Над нами загудел самолет, Измаила вырвало прямо возле коровы, а мы все замерли при виде всего этого.

Есть события, которые остаются в потайных уголках памяти навсегда. Одним из таких моментов был разговор с Раджем. Он в первый раз заговорил со мной. Однажды в ярком солнечном свете черная тень упала на меня. Я поднял голову: Радж смотрел на меня, неуклюже сидевшего на земле и рассматривающего содранные колени и кровоточащие ладони. Он загораживал солнце и напоминал какого-то воина высшей расы. С его больших прямых пальцев капала желтая жидкость. Он стал на колени возле меня, смазал этой волшебной жидкостью мои сбитые колени и руки, и ноющая боль исчезла. Он помог мне встать.