Земля необетованная - [73]

– Так помогаем же, – чуть слышно произнёс Молотов. – Митрополит Сергий с братией ещё в августе этого года покинул место… – он чуть было не произнёс «ссылки», – место уединения в Ульяновске.

На его слова никто не обратил внимания.

Ни один мускул не дрогнул на лице Сталина при этих словах Рузвельта.

В кабинете повисла тишина. Часы в соседней комнате стали отбивать время. Глухие звуки ударов, словно бьющий о наковальню молот, стали вдруг монотонно рушить фундамент, на котором, как Сталин считал, стояла стена дружбы и военного братства с Америкой.

Он пододвинул ближе к себе массивную пепельницу, потушил папиросу, и задал вопрос. И вот тут, у Верховного главнокомандующего Красной армией, истекающей кровью на фронтах, голос дрогнул.

– Говорите, мистер Президент, долг за нами?.. Хм… Невозвращённый кредит?.. Да, я помню разговор о тех договорах с «Джойнтом», но, как говорится, в живую… Сталин сделал паузу. – не видел.

Сталин не спеша достал из пачки очередную папиросу. Но вдруг неожиданно встал, подошёл к тумбочке, достал трубку, и тяжело сел обратно в кресло. После чего не спеша вытряхнул из двух папирос табак в трубку, утрамбовал, и раскурил. Затем, словно оправдываясь, произнёс:

– Не всегда следует соблюдать рекомендации врачей… И пыхнул дымом.

– Долг говорите с двадцатых годов за нами тянется… А не забыли, господин Президент, сколько горя и разрушений принесли России интервенты в восемнадцатом году? Почти вся Европа с Востока до западных границ топтала страну нашу тогда и продолжает топтать сейчас. Кто подсчитал тот ущерб?

Сталин замолчал. Но, видимо, вспомнив прошлое, со свойственной ему неторопливостью, выдохнув порцию дыма, он продолжил говорить.

– Помнится, господин президент, на Генуэзской конференции в 1922 году, в которой участвовали представители трёх десятков государств, тоже шёл разговор о деньгах. Делегации пытались заставить нашу страну признать все долги царского и Временного правительства. И этого оказалось им мало… Хотели заставить нас ликвидировать государственную монополию на внешнюю торговлю.

Рузвельт слушал внимательно, скорее равнодушно. Раза два, брошенные им в сторону своего помощника взгляды, явно намекали последнему не вмешиваться в претензии, высказываемые советским лидером.

Сталин видел равнодушие своего визави, как и его посыл Гопкинсу, однако, продолжил свою речь, не меняя интонации. Он не спеша полистал документы на столе и вытащил нужный лист.

– В свою очередь, наша делегация выдвинула этим странам контрпретензии о возмещении Советскому государству убытков, причиненных иностранной интервенцией и блокадой. И цифры впечатляют…

Сталин глянул в документ. – Довоенные и военные долги России на то время были равны 18 496 миллионов золотых рублей. А вот наши убытки в результате наглого вмешательства этих стран во внутренние дела Советского государства, составили 39 миллиардов золотых рублей. Как говорится, почувствуйте разницу, господа!

– Это так, маршал. Но почему только американские налогоплательщики должны рассчитываться за это? В военной интервенции участвовали не только американцы. И потом, в тридцатых годах на вас никто не нападал. Не будем, маршал, вспоминать двадцатые года. Европа хотела восстановить справедливость и демократию в вашей стране…– тихо произнёс Рузвельт.

Затем президент взглянул на переводчика, что-то хотел добавить, но, махнув рукой, передумал.

– Справедливость и демократия?!.. Вы сами-то верите в это, мистер президент? – с некоторой издёвкой, задал вопрос Сталин.

Он не назвал Рузвельта господином, а специально произнёс – мистер, тем самым давая понять своё, пусть и временное, неуважение к президенту США. Молотов слегка напрягся в ожидании ответной реакции американцев. Но Рузвельт не обратил на этот нюанс ни малейшего внимания.

– Демагогия это, не более… Поживиться хотели все эти демократы. Территории наши им нужны были. Набросились как шакалы. Октябрьский переворот партии большевиков – дело внутреннее. Народ России сам должен разобраться без посторонних, кто прав, а кто виноват. И он разобрался, как вы видите, господин президент, – зло парировал Сталин.

Молотов с удивлением наблюдал за Сталиным. Таким злым и раздражённым он давно его не видел.

Рузвельт молчал. Ему трудно было найти слова оправдания. Маршал говорил правду. Опять наступила тягостная тишина. Периодически прикладываясь к трубке, Сталин прищуренным взглядом в упор смотрел на Рузвельта. Оба молчали.

Пауза затягивалась.

Молотов видел, как вздулись вены на висках у Сталина, взгляд его становился всё жёстче, всё холодней. Разрядить молчание Вячеслав Михайлович не решался.

Наконец Сталин заговорил, и что удивило Молотова – мирно и спокойно.

– В середине 18-ого века, господа, наш император Павел I не грабил и не разрушал Берлин, он оставил пруссакам его в целости и сохранности; разбив французов, император Александр I не стал сжигать Париж и другие города Европы, как сделали в Москве французы в 1812-ом. А немцы?.. Сколько горя и разрушений с молчаливого согласия одних и участия в войне с нами других стран той же Европы, принёс и несёт Гитлер. Где же, как вы, господин президент говорите, их хвалёная западная демократия? Мюнхенские соглашения в 1938 году могли покончить с Гитлером. Нет… Вы дали Гитлеру карт-бланш, толкая Германию в нашу сторону. Результат, как говорится, на лицо. Так кто кому теперь должен?