Земля необетованная - [36]

– Хм…

Заковский кивнул, и устало махнул рукой. – Ладно, идите.

Семён покинул кабинет.

При виде Семёна, Аделаида Ферапонтовна заговорщицки поманила его к себе и чуть не шёпотом, произнесла: – Совет Семён вам дам! Времена тревожные. Постарайтесь не мозолить глаза высокому начальству в столице. Возможность представится, – не раздумывайте – уезжайте из Москвы в провинцию. Подключите для этого своих друзей и знакомых.

– Друзей?!.. Где они…

Семён с усмешкой посмотрел на секретаршу и вздохнул. – Когда ты поднимаешься – друзей много, и они узнают, кто ты. Когда падаешь, ты узнаёшь, кто друзья. А я, Аделаида Феропонтовна, однажды слегка взлетев – завис, и всё никак не поднимаюсь дальше.

– Вы Семён, главное, не падайте – затопчут. А к совету моему серьёзно отнеситесь.

– Ой, я не против, Аделаида Ферапонтовна.

Гершель оделся, поблагодарил секретаршу, и выскочил из приёмной.

Новое назначение

Вокзал был переполнен, к билетным кассам не протолкнуться. Впечатление, Москва разом захотела покинуть столицу именно сегодня, и именно на этом поезде, пыхтя парами подошедшего к перрону. А потому, не успели проводники открыть двери вагонов и сбросить ступеньки, как начался их штурм, но вместо победного «ура» и сухих щелчков ружейных выстрелов, зазвучали истошные женские визги, детский плачь и откровенный мат.

И это не мудрено: мощностей для железнодорожных пассажирских перевозок (других, собственно, и не было) в стране явно не хватало. Великие стройки и преобразования в СССР заставили подняться с обжитых мест огромные массы людей. Все куда-то ехали: одни на стройки века, другие в отпуска, в дома отдыха и санатории, в том числе, и на берегу Чёрного моря.

Проводники и милиция в битву пассажиров не вмешивались; во-первых – бесполезно, во-вторых – знали, – всё и так утрясётся без них. И точно, вскоре вся эта орущая, воинственная толпа как-то на удивление быстро всосалась во внутрь вагонов. Перрон очистился, поезд тронулся.

«Так-так, так-так…», – застучали колеса. Битком набитый людьми и багажом старый двухосный железнодорожный вагон раскачивался из стороны в сторону, и, казалось, на каком-нибудь повороте он непременно перевернётся, вздумай пассажиры одним разом кинуться к окнам одного борта.

После изнурительной привокзальной битвы за право втиснуться в узкие вагонные двери, затем через них же втащить в тамбур огромные узлы, корзины и чемоданы, перевязанные для надежности веревками, а ещё, всё это в целости и сохранности дотащить к своим законным местам, люди расслабились. На какое-то время, тяжело дыша, они затихли, шепча соседям: – Плохо ли, хорошо, но едем. Сухонькие бабушки украдкой крестились, шепча высохшими губами запрещённые властями молитвы.

Поезд набирал скорость. Всё быстрее проносилось что-то за окном, шум в вагоне постепенно стихал. Не сговариваясь, словно по команде, многие закурили, и дым от их папиросок и самокруток заполнил пространство вагона.

Состав вырвался из душного чрева Москвы, и теперь, оставляя за собой длинный шлейф чёрного паровозного дыма, мчался на юг, в сторону благодатного Крымского полуострова.

В вагоне духота, спёртый воздух и теснота. Едущие до ближайших станций пассажиры сидели на вещах в проходах, стояли в тамбурах, к туалету выстроилась длинная очередь.

На нижних вагонных полках разместилось по три человека, на коленях многих сидели дети. Средние полки были завалены багажом, среди которого блаженно распластались тела пассажиров-счастливчиков. Верхние полки – багажные, спрятавшись в узком пространстве между стенкой и потёртыми чемоданами, оккупировали дети и самые худые и пронырливые пассажиры.

Вскоре из своего купе к пассажирам вышел проводник. Он привычно стал разбираться с билетами, жёстко подавлял конфликты, внося хоть какую-то справедливость и защиту прав пассажиров, имеющих билеты.

Ни плачь детей, ни оправдания безбилетников на проводника не действовали. С ним спорили, но подчинялись – он во время поездки представлял власть. По его единоличному решению на ближайшей же станции железнодорожная милиция выпроваживала нарушителей из вагона.

Вот в таком общем вагоне в июле 1938 года на нижней полке, ближе к одному из выходов, расположилась чета Гершелей. Наш герой получил очередное звание – лейтенант, и неожиданное назначение в Крым.

В безупречно подогнанной форме с белоснежным подворотничком, Семён держал на коленях сына Мишку, который после посадочной суматохи, склонив голову к плечу отца, кулачками тёр глаза и пытался заснуть. Супруга Наташа нервно обмахивалась веером, изредка прикладывая ко лбу платочек, не давая капелькам пота скатиться ей на глаза. На коленях у неё стояла плетёная корзинка с продуктами.

Сидевшие напротив трое пассажиров бросали недовольные взгляды на военного, своими чемоданами занявшего на полке место, предназначенное для третьего человека. И один из них, пожилой мужчина, уже было хотел сделать замечание лейтенанту… Однако, так и не решился, кобура с наганом на поясе и крепкая фигура красного командира его остановила.

В вагоне сильно пахло табачным дымом, смешанного с неприятными запахами человеческого пота, чеснока и лука, домашней колбасой и прочими продуктами, запасёнными пассажирами в дальнюю дорогу.