Земля наша велика и обильна... - [49]

Я снова проскроллировал по мысленному экрану бесстрастные столбики статистических отчетов, нарочито отделив их от комментариев. Ничего не имею против китайцев или индийцев, ни в чем не уступают белым, в отличие от негров, которых зря силой тащили в университеты. Они и там предпочитали играть в бейсбол и петь рэп. Нет, индийцы и китайцы становились прекрасными учеными, проводили собственные исследования, раскрывали тайны материи, делали открытия.

Задержав дыхание, я попытался увильнуть от необходимости сказать неприятную истину, все же я человек… но в то же время я и политик, так что выдохнул и сказал как можно более ровным голосом:

– Знаешь, Игорь Николаевич, Запад есть Запад. Даже индийцы и китайцы только там успешно работали в университетах, научных центрах. То есть в христианском мире, которому по своей вере присущ анализ, поиск. Ни буддизм, ни конфуцианство, ни ислам, никакая другая вера не способствует развитию научной мысли. Напротив, все религии, кроме христианства, полностью отрицают научный поиск, научную мысль.

Дятлов сказал робким голосом:

– Но как же… в Китае крупнейшие фабрики компьютеров, еще раньше это в Японии… А японские автомобили, бытовая техника…

Я покачал головой.

– Да, выпускают эту продукцию и даже модернизируют иногда, совершенствуют в мелочах. Но ни в Японии, ни в Китае, ни в одной стране внехристианского мира не проводится фундаментальных исследований в области науки. Все, что там делают, это выпускают готовое. Созданное научной мыслью христианского мира. Почему? Не способны, как в случае с неграми? Нет, с мозгами все в порядке. Но там господствует где буддизм, где индуизм, где конфуцианство, а где и вовсе ислам.

– Ты считаешь…

– Да, – сказал я. – Считаю. Считаю, что если верх возьмет Китай, то современная цивилизация застынет не на века – на тысячелетия! И через сто тысяч лет у нас будут выпускаться все те же пентиумы, будем ездить на таких же автомобилях и даже одежда застынет, неподвластная моде. То же самое будет, если победит Индия или Арабский халифат. Сейчас они развиваются только за счет усилий Запада, за счет внедрения передовых технологий, к тому же внедряют их западные специалисты, и все эти китайские заводы, где выпускаются сверхсовременные компьютеры, – это на самом деле островки западной жизни, куда буддизм или конфуцианство не пропускают дальше проходной!

Он покачал головой.

– У тебя такое лицо…

– Что с ним?

– Не скажу, – ответил он. – Подойдешь к зеркалу – увидишь.

– Еще чего, – сказал я. – Я хоть и политик, но у меня чувствительное сердце. Еще брякнусь на бок!

– В самом деле можешь, – ответил он серьезно. – Господи, да у тебя и в глазах такое… такое…

Он запнулся, не в силах подобрать слово, я кивнул, но в зеркало смотреть все равно не стану. Во рту горечь, будто из печени выплеснулась желчь, в желудке печет каленым железом. Дятлов еще не догадывается, какая ужасная мысль зреет в моих извилинах. И если не задохнется под тяжестью текущих дел, скоро даст ужасный росток.

Я заканчивал кофе со сливками, доедал булочку, когда в кафе вошли Белович, Бронштейн и Лукошин, огляделись, сперва было направились к Лысенко, там взрывы хохота, Орлов развлекает анекдотами, затем заприметили меня с Дятловым в уголочке под стеночкой, подозвали официантку, нагрузили заказами и подсели ко мне. Белович сразу же взял быка за рога:

– Еще не передумали, Борис Борисович?

– О чем? – поинтересовался я.

– О поддержке юсовцев?

– Юсовцев я поддерживать никогда не буду, – ответил я, – а вот американцев… Когда-то мы их уже поддерживали, это случилось при Екатерине, она послала военный флот на помощь Америке, когда те боролись с Англией за независимость. И сейчас в Америке юсовцам приволье, а вот американцам тяжко.

Белович поинтересовался:

– А не боитесь, что, если с ними хоть чуть-чуть плотнее завязать контакты, нас сожрут и даже косточки не выплюнут?

Я горько усмехнулся.

– А помните страхи первых лет перестройки, когда все были в панике, что, мол, если разрешим покупку частным лицам заводов и фабрик, а то и земли, то иностранцы тут же все скупят и будут править Россией?

Бронштейн поправил педантично:

– Насколько я помню, имелось в виду продавать соотечественникам. А иностранцам – с ограничениями. Очень и очень большими.

Я отмахнулся.

– Неважно. Боялись и своим, мол, у наших денег нет, будут служить подставными ширмами для иностранцев. Было такое?

– Было, – подтвердил Белович.

– Было, – согласился с широкой мечтательной улыбкой Дятлов.

– Золотое время, – вздохнул Бронштейн.

– Так вот, – сказал я горько, – и как все жестоко просчитались! Никто не ринулся в Россию скупать заводы и фабрики, а когда разрешили свободную продажу земли, оказалось, что и она никому за рубежом не нужна. И я сейчас спрашиваю: есть ли у нас вообще шанс, что нами заинтересуются?

Все молчали, отводили взгляды. Наконец Белович, самый прозорливый, спросил негромко:

– Признавайтесь, Борис Борисович… что у вас на уме?

Я оглядел их лица, жесткие профессионалы, трезвые и беспощадные умы, каждый с сильной волей и крепким характером.

– Держитесь крепче, – предупредил я. – Возьмитесь за стулья, сейчас тряхнет. Раз уж мы пришли к выводу, что с нашим русским народом надо сделать что-то совсем уж экстраординарное, чтобы он изменился… а в таком виде, каков он есть, обречен на вымирание, то что можем? Ничего экстраординарного на ум не идет, а все экономисты и футурологи предлагают только неработающие модели. Точнее, они бы работали, если бы касалось французов, немцев, голландцев… да любых жителей Западной Европы, воспитанных в католических принципах уважения к труду.