Земля наша велика и обильна... - [45]

– А много и не надо, – ответил я невесело. – Русских сейчас хоть голыми руками бери. К тому же моджахеды бывают не только афганские. Прибудут и пакистанские части, и арабские войска… Словом, чем больше я думаю над противостоянием цивилизаций… да-да, сейчас как раз время их противостояния!.. тем больше я вижу, что мы должны поддержать Америку.

Игнатьев перебил зло:

– Борис Борисович, вы совсем охренели!.. Сказали бы, что надо уменьшить наскоки на нее, я бы еще понял. Но… поддержать? Националисты мы или нет?

Я покачал головой.

– Ты что-то путаешь сам. Мы – русские националисты, но это вовсе не значит, что надо обязательно нападать на Америку. Быть русским националистом – это прежде всего любить Россию и стараться сделать все для ее блага, для счастья ее народа. Если для счастья России надо Америку вбить в землю по ноздри – сделаем, но если для блага России лучше Америку поддержать, то почему мы должны бодаться с нею даже себе во вред?

Игнатьев смотрел непонимающими глазами. Для него мир рушился. Тем более что именно с моих работ так люто возненавидел Америку. Да многие ее возненавидели после моих «Тезисов о политкорректности» и «Катастрофы Заокеанского Рейха», хотя я развенчивал идеалы Юсы, а не Штатов, тем более – не Америки, но не было еще идеи или просто работы, которую бы поняли так, как хотел автор. Юсу отождествили со всей Америкой, как в Штатах отождествляют русских и коммунизм, а также русскими считают казахов, узбеков, туркмен, осетин, и пошла-поехала…

– Мы что, – объяснил я, – демократы какие-нибудь вшивые? Это они всегда полумерами. Снизим нападки – потеряем боевой дух. В результате потеряем голоса избирателей, а их и так с гулькин нос. Нет, мы по-прежнему должны проводить наступательную политику. Мы в первую очередь наступательностью и выделяемся. Что для нас самое главное? Верно: интересы России!.. А сейчас, как ни печально, интересы России в том, чтобы Америка выиграла противостояние с Востоком. Мы сами воевали с Востоком, забыл?

Они смотрели на меня неотрывно, словно ждали, что я вот-вот рассмеюсь и скажу: здорово я вас наколол? У Игнатьева лицо вытянулось, что-то моя шуточка затянулась, да и сам я шуточки не очень жаловал.

– Мы и сейчас воюем с исламом, – сказал я, – стыдливо в духе политкорректности называя это борьбой с терроризмом. Но мы теперь воюем всего лишь в своем огороде, ма-а-аленьком таком огородике, Америка же ведет бой в масштабах планеты. Собственно, она делает то, что делали мы, когда были Советским Союзом. Она сейчас несет на своих плечах всю тяжесть войны. Знаете ли, когда восточная цивилизация будет оттеснена в свой угол, можно поцапаться и с Америкой, но, извини, сейчас это как-то нехорошо… да что там нехорошо, для политика не существует «хорошо» или «нехорошо», вообще не существует моральных понятий, но это… это пилить сук, на котором сидишь!

Игнатьев открыл, закрыл рот, все молча, Белович пробормотал сдавленным голосом:

– Японское – это хорошо загримированное китайское. Один черт прет на Россию…

– Наши политики совершают много ошибок, – сказал Игнатьев зло. – Жаль, что они не саперы. Может, и не допустили бы Россию вот до такого! Борис Борисович, общественное мнение такой поворот в политике РНИ не поддержит.

– Общественное мнение, – возразил Белович, – это мнение тех, кого не спрашивают. У меня зачесалось левое Фаберже. Это примета, что русский в гору не пойдет, русский в гору побежит… снова и снова!

В кабинет заглянула Юлия.

– Борис Борисович, к вам приехали, как и было запланированно, из Сызрани.

– Зови, – разрешил я, а Игнатьеву и Беловичу сказал виновато: – Ребята, у нас уже не деловой разговор, а пререкательство какое-то. Давайте разговор отложим.

Белович кивнул, воспитанный джентльмен, а Игнатьев спросил с подозрением:

– Надолго?

– Хотя бы до обеда, – сказал я. – Перекусим, попьем чайку или кофе, кому что можно, успокоимся. И заново посмотрим на карту мира. Там происходит незаметный пока передел, а мы, Россия, впервые в нем не участвуем. Мы замечаем, что Штаты резко усилились, это наш больной вопрос, мы ничего другого не хотим видеть и ничего не желаем больше, чем чтоб Штаты провалились в пропасть… но давайте посмотрим трезво: кто придет на место Штатов?

Белович, как самый молодой, первый пошел к дверям и придержал ее открытой для Игнатьева. На меня он смотрел с опаской, будто боялся, что сейчас возьму и укушу.

Делегатов из Сызрани снабдил литературой, новыми сводками и подробной инструкцией, как надо вести борьбу за возрождение русского народа и его духовности, распрощался.

Обедаем в «Морозко», «нашем» кафе на той стороне улицы чуть ниже в сторону Центра. Оно, правда, не принадлежит нам как партии, но владелец нам втайне сочувствует, а когда у него возникли проблемы с рэкетом, мы прислали своих боевиков, рэкетиров размазали по стенам, и с тех пор это стало «нашим» кафе, хотя, конечно, такой хилой партии, как наша, не по карману даже уличный ларек.

Я сразу начал с горячего кофе, заслужив укоряющий взгляд официантки, зато мозги прояснились, заработали, а салатики я жевал нервно и в тревожном ожидании. Череп раскалился, сердце стучит часто, а на душе так, словно я добежал до края глубокой расщелины, надо прыгать, сзади слышен рев настигающей лавины, но нет уверенности, что допрыгну до противоположного края. Тревожно и то, что вот уже несколько недель из глубин моего «я» прорывается нечто и вот-вот проклюнется через роговую оболочку души.