Земля Мишки Дёмина. Крайняя точка - [8]

Парень держался как человек, которому нечего терять. Его товарищи испуганно переглянулись.

— А у нас, дорогой друг, не принято с гостей деньги брать, — в тон парню, с издевкой отозвалась мать. — Чем богаты, тем и рады — не взыщите. Кстати, как тебя зовут?

— Не так уж важно. Называй Анатолием. Потребуется по всей форме — Юровым.

— Так вот, Анатолий, штучки свои оставляй сразу, иначе поссоримся. То, что ты уже успел побывать в заключении, — твоя беда, бахвалиться нечего. Испугать меня этим нельзя, не с такими ладила. К тому же я тебе не «ты», а «вы». Тебя мать еще за ручку водила, когда я здесь пни корчевала.

Мишка ухмыльнулся и принялся разжигать плиту. В эту минуту он гордился матерью: «Славно отбрила задаваку!» А она стояла посреди кухни, тонкая, подтянутая, и веснушки задорно горели на ее лице.

Парни, не ожидавшие такого исхода, облегченно и весело рассмеялись.

Мать поставила на плиту большую чугунную сковороду, зеленый эмалированный чайник с водой, принесла из сеней большой кусок сала.

Когда на горячей сковороде зашипело, запрыгало сало, парни необыкновенно рьяно стали интересоваться Мишкиными сестренками. Расспрашивали, как их зовут, есть ли у них игрушки. Узкоглазый даже покачал на ноге маленькую Тоню.

Мишка понял, что они нарочно отворачиваются от плиты и особенно внимательны к сестренкам, лишь бы не видеть, как жарится на сковороде сало, лишь бы не показать, как они голодны.

Мать спустилась в подполье, достала миску квашеной капусты, миску соленых огурцов, помидоров и груздей. Капусту она смешала с салом, оставила жариться, нарезала хлеба и позвала ужинать.

Парни усаживались за стол неторопливо. И в этом тоже угадывалась нарочитость.

Мать наложила в тарелку жареной капусты себе, девочкам и Мишке, а парням сказала:

— Вы, ребята, не возражаете из одной сковороды?

Парни не возражали. Они молча навалились на еду. Остановились, когда на столе не осталось ни хлеба, ни капусты, ни огурцов, ни грибов, ни помидоров. Посмотрели друг на друга и разом захохотали:

— Вот так подчистили! Словно после саранчи!

— Заморили хоть червячка? — спросила мать, и в голосе её чувствовалось дружеское участие.

— Что вы! Наелись. Первый раз за десять дней, — добродушно ответил узкоглазый.

— Ты не русский, Василий? — спросила мать.

— Ага, не русский. Алтаец. Сакынов я.

— Где же твои родные?

— Нет родных, Мария Степановна. Один как перст. В бийском детдоме вырос.

— А как попал в заключение?

— Попал по глупости, можно сказать. Убежал из детского дома, связался с одними… Ну и пошло… — Веселые черные глаза его так и прыскали лукавыми огоньками. Отвечал он охотно: — Решил, Мария Степановна, начинать сначала. Как-никак двадцать два года. Не шутка. Надоело таскаться по тюрьмам да по колониям.

— А ты, Анатолий? — повернулась мать к высокому парню.

Сытная еда укротила его злость. Он устало привалился спиною к стене, его обмороженное лицо раскраснелось. Однако характерец у него был не из покладистых. Он сморщился и брюзгливо отмахнулся:

— Э-э, ерунда!.. Жил не тужил — и концы в воду.

Мать только бровями повела. Двум другим парням упрямство Анатолия не понравилось, и, чтобы сгладить неловкость, они поспешили назвать себя сами. Оба они приехали в таежный район по договору из Смоленска.

Мать налила чаю. Парни просияли.

— В столовой такого не получишь!

— Чаек без обмана!

— Давненько такого не пивал!

— Что же все-таки у вас стряслось на Кедровском? — продолжала допытываться мать. — Я так и не поняла толком.

— То и стряслось, что обычно в таких случаях бывает, — начал было Анатолий неохотно и грубовато.

Но его перебил Василий Сакынов:

— Нехорошо получилось, Мария Степановна. Сейчас трудно разобраться, кто прав, кто виноват. Может, мы, а может, и не мы. Поместили нас в общежитие. А там только тараканов морозить. Выдали по одному тонкому одеялу. Даже матрацев всем не хватило Спецодежды подходящей не дали. А до лесосеки далеко. Полазаешь по сугробам день, вымокнешь, а обсушиться негде. Зарплату по полтора месяца не выдавали. Мы пошли к начальнику. Тогда он запросто: «Не хотите работать — дорога широкая!» Мы, понятно, на работу не вышли. Нам приклеили саботаж и уволили.

Смоленские парни вмешались в разговор торопливо, словно заранее желая оправдаться:

— Что нам оставалось делать? Собрали манатки — да и в путь. Думали, на соседних лесопунктах устроиться. А там, как только узнают, по какой статье уволены, сразу отвод дают. Денег у нас было немного. Дорогой продали вещички, какие были. А народ в здешних местах суровый. В дома пускать боятся. Да и купить у них что-нибудь не так просто.

Анатолий опять криво усмехнулся:

— Таежные дороги, гражданин комендант, не городской проспект…

И снова его перебил рассудительный и общительный Василий:

— Все дни, Мария Степановна, бил встречный сиверко. Анатолий шел впереди, загораживал. Ему больше всех досталось. Морозы как раз начались. Так припекло, хоть караул кричи. Хорошо, в деревне Яркиной в клуб пустили да заведующий клубом хлеба и картошки дал. А то бы каюк…

Мишка знал, что такое переметенные таежные дороги, что значит северный ветер в лицо при сильном морозе. У него пробудилось уважение к парням. Историю с увольнением они могли представить не так, могли приврать. Но то, что их круто прижало в пути за эти десять дней, сомнений не оставляло. Достаточно было взглянуть на их обмороженные, исхудавшие лица.