Земля Мишки Дёмина. Крайняя точка - [55]
Может быть, так вот все и продолжалось бы, если бы Сашка Кочкин первый не сделал шаг к сближению.
Как-то утром он подкатил на велосипеде ко двору Нестеровых, когда Колька выходил с удочкой.
— Привет, дружина! Своих чураешься?
Сашка протянул Кольке руку, поставил ногу на педаль, давая понять, что приехал неспроста.
— Ты из Опалихи? Правда?
Сашка небрежно перекинул кепку со лба на затылок и потянулся к Колькиной удочке. Внимательно осмотрел, дал высокую оценку и леске, и крючку, и искусственной мухе:
— Что ж, для рыбалки Бобылиха еще туда-сюда. А так — дыра-дырой, век бы не знать… С Бобыленком ты зря связался, — продолжал Сашка. — Ненавистники. Шаман моего старшего братана со света метил сжить. Доносы в город строчил, будто брат руководит неправильно, будто Кочкины всех изюбрей и сохатых под Бобылихой вытравили. Все от зависти. Теперь с бригадиром, с Евменом Бурнашевым, снюхались, свои порядки наводят. При Матвее Данилыче на бригадном собрании Евмен прижал моих братьев за сенокос. Твой папаша поверил сгоряча. А все лихо из-за этого колдуна: так не шагни, да тут не по закону. А какие законы в тайге? Кто успел — тот и съел. В тайге на всех хватит!
Колька вопросительно посмотрел на Сашку. Но тот спешил высказаться и только махнул рукой.
— Ну, да мне все одно. Я тут не жилец. Исполнится шестнадцать, получу паспорт и — поминай, как звали! Твой папаша, наверно, тоже на время колхоз принял. Кому здесь охота ковыряться?
Неожиданно Сашка вскочил на велосипед и помчался на середину деревни. Там, возле двора Пономаревых, толпились девушки с вилами и граблями.
Сашка на большой скорости дважды пронесся вокруг них, отпустив руль и картинно приподняв кепку. Донесся его ломающийся басок:
— Здорово, девоньки! Айда колхозное сено шерудить!
Возвратившись, Сашка сказал весело:
— Выводок вдовы Пономаревой. Главная опора у Евмена Бурнашева. Шесть девок. Батьки нема — убит на войне. Деваться им некуда. Ни у одной больше четырех классов. Дальше Сахарова нос не показывали. Ждут из армии брата Илюшку. Да не останется он тут. В армии специальность водителя танка получил. Значит, любой трактор ему по плечу. Парни со специальностью у нас долго не засиживаются. Чуть встал на ноги — в леспромхоз, в город. Дураков поищите! Ни клуба, ни кино… Ты завертывай до меня. Покупаемся, рябчиков постреляем. У нас ответственный товарищ гостит. Ружье у него — закачаешься! Трехствольное, заграничное.
Не успел Колька раскрыть рта — Сашка сунул в его руку свою, пухлую и потную, и опять укатил на велосипеде, пугая собак, наводя панику на кур.
Собственно, серьезного разговора не произошло. И Колька даже не сумел осмыслить всего сказанного Сашкой и ответить ему что-либо.
Но у двора Бобылевых перед Колькой возникла нахохленная фигурка в голубой майке и трикотажных штанах.
— Сведался с дармоедом? Цацкаешься с ним — ну и ладно. Не стану с тобой ходить. Бежи к Кочкиным патефон слушать, пампушки с медом лизать…
В заключение Володька отпустил в Колькин адрес заковыристое крепкое ругательство. Простить это — значило не уважать себя. Карающая рука поднялась. Однако Володька с проворством обезьяны переметнулся через забор, только мелькнули крепкие черные пятки. Отскочил на безопасное расстояние и показал кукиш.
Оскорбленный до глубины души, Колька повернулся спиной к Бобыленку и направился к реке. Коротким путем, через лес, не пошел, а спустился к Холодной прямо у деревни, намереваясь пройти к шивере берегом. Он задыхался от негодования: «Подумать только! От горшка два вершка, а возомнил себя с гору!»
Все ранее сказанное Володькой о Сашке Кочкине мгновенно обернулось против него: «Бобыленок он и есть. Ненавистник. И такой подлый! Попадется на узенькой дорожке — не пожалею».
Недалеко от берега плыла долбленка. На корме стояла девочка и, отталкиваясь длинным шестом, упорно направляла лодку против течения.
Девочку Колька раза два мельком видел в деревне.
Мимо Кольки протопали босые ноги. К реке во весь опор летел карапуз Степанко. Малыш все время старался попадаться Кольке на глаза, рассчитывая завоевать его расположение. Вот и сейчас он в один прием скинул рубаху и штанишки. Колька еще не успел сообразить, что к чему, как услышал гордый крик:
— Надюшка, гляди, наотмашку поплыву!
Не добежав до воды, малыш с разбегу грохнулся на гальку. Раздался пронзительный вопль. Девочка в лодке испуганно вскрикнула и выронила шест. Голый Степанко сидел на камнях, зажав руками большой палец правой ноги, и орал благим матом.
Колька бросил удочку, опустился перед Степанком на колени:
— Отпусти руки, посмотрю! Разожми, говорю! И не верещи!
Палец был рассечен так, что задрался ноготь.
— Что у тебя? Опять геройствовал? Скажу папке, отстегает тебя ремнем! Ну-кось, подымайся!
Девочка, мгновенно очутившаяся на берегу, схватила Степанка за руку и поволокла к реке. Ее коричневое платье, чулки, маленькие, кирзовые сапоги насквозь промокли. Она заставила Степанка держать рассеченный палец в воде и сказала Кольке, явно предназначая эти слова Степанку:
— Подумала — убился. А и утопнуть мог. Лодку из-за него опустила. Наплачешься с эдаким братцем!
