Земля Мишки Дёмина. Крайняя точка - [47]

Славка сжал Колькину руку. Великие дела, подвиги были его мечтой.

Мечтал об этом и Колька, хотя и был более сдержан на слова и на выражения чувств.

Тишину пустой квартиры нарушал только радиоприемник. Два голоса, мужской и женский, попеременно меняясь, рассказывали о строительстве электростанций на Оби и на Ангаре, о миллионах гектаров поднятой целины, о новых заводах и железных дорогах.

А на стене, на карте — маленький кружочек с бисерной надписью. Среди светло-зеленого, темно-зеленого, желтого и коричневого цветов — синие змеящиеся линии, мелкие голубые штрихи… Тайга, горы, реки, болота…

Дорога

Серый катер, приподняв нос и вспенивая за кормой воду, шел против течения. За рулем сидел моторист Федя с добрыми голубыми глазами и рыжим чубом в мелких колечках. Рядом с мотористом — директор сплавной конторы Григорий Иванович Лебедев, длинный, тощий, остроносый, в коричневой кожаной куртке, в синей, надвинутой на глаза кепке.

Легкий ветер ослаблял жару, без него не было бы спасения от горячего июньского солнца. Но директор зябко поеживался.

Зря ты, Григорий Иванович, выехал. Отлежался бы, — сказал дедушка Филимон.

Лебедев буркнул что-то неопределенное и еще плотнее надвинул кепку.

Колька с дедушкой расположились в кормовой части катера. Директор сплавной конторы прихватил их по знакомству. Им было по пути.

В пестрой ковбойке с засученными до локтей рукавами, в лыжных брюках, Колька выглядел туристом. Да и вел он себя, как турист, попавший в сказочно интересную страну. Все вызывало у него восторг.

Дедушка Филимон, деревья опрокинулись в воду!

Подмыло берег — вот и опрокинулись.

— Федя, впереди бревна! Ну и махины!

Моторист зорко смотрел вперед. И катер, послушный его руке, лавировал между бревнами, подворачивал ближе к берегу или выходил на середину реки.

В запани у Опалихи Кольке приходилось видеть огромные скопления леса. Сейчас лес плыл самостоятельно. Река несла громадные бревна то массами, то поодиночке. Кое-где из воды выступали желтые песчаные отмели.

А вот раздался шум, перекрывающий гудение мотора. Уцепившись за спинку переднего сиденья, Колька впился глазами в недалекий перекат, через который с гомоном и ревом, пенясь и беснуясь, прорывалась вода.

— Внимательней, Федя! Каверзная шивера, — напомнил директор.

Взрослые подобрались, подтянулись, словно предстояло серьезное испытание. Было видно, как у Феди напряглись на лице мускулы. Григорий Иванович перестал ежиться.

Джик!

Чиркнув днищем о гальку, катер проскочил меж серых валунов.

Ш-ших!..

Колька закрыл глаза и замер.

Пассажиров обдало брызгами. Но высокая голубая волна разбилась о нос катера, и он выбежал на простор. Опасность миновала.

— Молодец, Федя! Удачно провел, — оживился Лебедев. — Поистине каверзная шивера, недаром ее назвали так. Сотни раз проходил и все думаю, как бы не разбиться.

— Григорий Иванович, а есть на Холодной шиверы больше этой? — спросил Колька.

— Есть и крупнее. У горы Опасной, можно сказать, маленькие пороги. Там посреди реки скала стояла. Ее взорвали, чтобы лесу путь расширить. Но бурлит и буйствует в этом месте Холодная — не заскучаешь!

— А как же вы, дедушка Филимон, здесь на плоту проходите?

— Приобыкли. Потребуется — не то пройдешь. У Каверзной пробираемся протокою. На несколько верст дальше, зато спокойнее. А у Опасной — прямо. Иных путей нет.

— И названия-то какие придуманы: Каверзная, Опасная, — не унимался Колька. — Реку тоже не зря Холодной назвали.

— Ясно дело, не зря, — усмехнулся молчавший до сих пор Федя. — Не больно широкая, а попробуй-ка переплыви ее, особенно в глубоком месте! Не всякий решится. Колючая водица, ледниковая…

Река отливала голубым холодным светом, и вода в ней была так прозрачна, что можно было разглядеть каждый камешек на дне.

— Да, колючая водица, — согласился директор.

И привычка порой не в счет. Я вот, как ни говори, около тридцати лет из воды не вылезаю. Бывало, с весны до осени в ледяной воде багром орудуешь — ничего. А тут, неделю назад, затор у Лосиной протоки случился. Забило реку, а весь народ у меня выше. Однако делать нечего. Мобилизовал Федю, всех мотористов, конторщиков — и айда! Вымок за день до нитки, а ночь холодная. Вишь ты, как губы обметало.

— Лесу, однако, парень, дивно плавите, — сказал дедушка Филимон.

— Четыреста тысяч кубометров! На плечи не бери — колени подогнутся! А в будущем сезоне за полмиллиона перешагнем…

Просторы все больше и больше открывались глазу. Если до сих пор по берегам, низким и ровным, тянулись леса, которые можно было видеть и близ Опалихи — обычный негустой бор с зарослями тальника, ольхи и черемухи по краям, — то теперь пейзаж резко менялся.

Поросшие сосной и елью взгорья чередовались с мрачными серыми и коричневыми скалами, почти лишенными растительности, на смену скалам приходили темные, неприветливые кедрачи.

— Началась тайга, — дедушка Филимон?

— Какая это тайга! Так, середка на половинку, — усмехнулся дед. — Обжитые места. Вот минуем Медведевку, Нестерово, Шипичную… И то одна слава, будто таежные места. Дальше она, матушка тайга.

Иногда на берегу появлялись села, небольшие поселки сплавщиков, лесорубов. Колька запоминал их названия.