Земля Мишки Дёмина. Крайняя точка - [45]

Это произвело на деда особое впечатление. Он позвал Кольку на крыльцо, вынул черный сатиновый кисет, свернул цигарку и с удовольствием пустил фонтан едкого дыма.

— Сколько же ты, внучок, книжек перечитал?

Что-что, а с книгами Колька был дружен, перечитал их множество. Гость внимательно слушал и довольно покачивал головой.

Родители появились внезапно.

— Дядя! — крикнул отец.

Дед зачем-то снял с головы шапку, обнажив большую залысину, окруженную скобкой редких серых волос.

Они обнялись.

— Слаб я стал. Чуть что — в слезы, — пожаловался дедушка Филимон, вытирая глаза рукавом рубахи. — И то сказать, двадцать годов не виделись.

Дедушка торжественно, троекратно поцеловал Колькину мать:

— Здравствуй, матушка Полина Николаевна. — И, видя, что она спешит на кухню, остановил: — С закуской не торопись. Покормил меня внучок, приветил. Постучал я к вам — он в дверях. Не признал меня спервоначалу, оробел. А я глянул — сердце зашлось. Ни дать ни взять Данила! Ровно два груздя — большой и маленький… А тебе грешно, Матвей! Уехал, забыл. Есть ли ты на свете, нет ли тебя — неизвестно.

— Виноват, каюсь, дядя. И написать собирался и навестить. Откладывал, откладывал и прооткладывал… Окончил институт — на стройки стали бросать. Нынче здесь, завтра там. Потом война… Из армии долго не отпускали. Демобилизовался, взял назначение в Опалиху. Потянуло в родные места. Приехал и тоже закрутился.

Конечно, это не отговорка. Всегда бы нашлось время написать. А вот ленивы, тяжелы на подъем…

Мать накрыла стол в большой комнате. За столом разговор стал еще более оживленным.

— А ты, дядя Филимон, не тот богатырь, что был прежде. Скрутили, ссутулили тебя годы, старина.

— Годы, что жернова, перемелют. Ты, однако, тоже из мальчишек вырос. Когда я в двадцать втором из армии вернулся, ты в Нестерове пас мирской скот, на баране, сказывают, заместо коня катался. А теперь — гляди ты!

Дедушка Филимон и отец с увлечением вспоминали прошлое.

— А Виктор наш погиб, — внезапно посерьезнев, сказал Филимон Митрофанович. — Лег под Москвою Виктор Филимонович…

Старик извлек из нагрудного кармана рубахи потертый бумажник, достал маленькую фотографию.

Отец долго и внимательно ее разглядывал, тихо положил на стол:

— Пожалуй, действительно Нестеровых спутать невозможно, сходство-то какое!

При этих словах дедушка Филимон всхлипнул и опрокинул в рот стопку перцовки.

С карточки смотрел дюжий черноволосый солдат с веселыми глазами. Густые смоляные брови почти сходились у переносья. Кольке не нужно было идти к зеркалу. Такие же брови, большой лоб… Солдат как бы отразился в нем, Кольке.

— Ну да ладно! Мертвых назад не ворочают. — Дедушка спрятал фотографию.

Однако разговор наладился не скоро. Чокались молчали молча пили.

— А ты, Матвей, пошто в председателях колхоза оказался? — наконец спросил дедушка Филимон. — Неужто тебе как инженеру места не вышло?

— Почему же! Поручили строительно-монтажное управление в Опалихе. При желании мог бы остаться. Но в деревне сейчас больше кадры нужны. Вот в чем штука! Решил поехать в свою родную деревню.

Большие, крепко сжатые кулаки отца тяжело легли на скатерть. Они словно подкрепляли своим весом сказанное и несказанное.

— Поставить на ноги наши деревни надо, дядя! Хватит им на задворках торчать.

— Добро! Однако как же ты, Матвей, хозяйствовать будешь? Сам в колхозе жить собираешься, а семья — в Опалихе?

— Да ты меня в шкурничестве подозреваешь! — рассмеялся отец. — Я в колхозе всего четвертый месяц. Не до семьи было. Да и Колька вот школу кончал… Ты лучше расскажи, дядя, как у вас дела. Лес свалили?

— Свалили. Бригадир из-за этого весеннюю путину пропустил. Сам знаешь, какие у нас возможности. Три коня да три десятка работников. Горы передвигать покуда не в состоянии.

Дед, легонько барабаня пальцами по столу, что-то вспомнил и вдруг просиял:

— Ты вот что, Матвей… Дай-ка я возьму Николашу на лето в Бобылиху. Небось не забыл уговор с Авдотьей? Когда уезжал к вам, Христом-богом молила: привези!

— Что вы, Филимон Митрофанович! Ему не под силу такая дорога. Он ростом большой, а на самом деле ребенок…

Мать, худенькая и болезненная женщина, вечно дрожала над Колькой. Уйдет Колька с приятелями на реку — беспокоится. Нет его дома сверх положенного — у нее уже черные мысли. Она старалась все сделать за Кольку, вплоть до чистки его ботинок, лишь бы у него оставалось больше времени на игру и на отдых. Из-за этого родители нередко ссорились. Отец держал сына строго. Когда бывал дома, мальчику приходилось и мыть посуду, и бегать в магазин, чего младший Нестеров вовсе не любил.

Но сейчас испуганный вид матери, ее заботливость только раздражали и злили. «Ребенок»! До каких же пор оставаться ребенком? Мать никак не может взять в толк, что ему тринадцать лет.

— Зря вы эдак, матушка Полина Николаевна, — сказал дедушка Филимон. — Нестеровы народ таежный. Наши деды первыми в этих местах тайгу корчевали. Сызмала привычка к ней нужна. И разве к чужим отпускаете!

Впрочем, Кольку пока что никто никуда не отпускал. Отец ничего не имел против, но, вопросительно глянув на мать, спор затевать не стал, а, наоборот, перевел разговор на другое: