Земля и звезды - [42]

Тогда, отдавая дань логике Таратуты, всматриваясь в его лицо, беспощадно изрезанное складками, Павел Карлович ощутил, какая непомерная тяжесть лежит на плечах этого человека. Тысячи нитей сходятся у него. Сотни судеб, напряженных, трудных, торящих путь по самому краю пропасти, находятся в его поле зрения. И обычные слова — «придет час — позовем», дополненные взглядом, в котором можно было прочесть: «ничего не поделаешь, так надо» — многое объясняли.

Час, видимо, пришел.

— Нужны, как воздух, — признался Виктор Константинович. — Вы звездочет, отшельник, никому и в голову не придет, что вы занимаетесь разведкой, а мы хотим, чтобы вы возглавили нашу разведку по подготовке к В. В.

Московские большевики знали: В. В. — вооруженное восстание…

Встреча была назначена в окраинном переулке возле москательной лавки. Пунктуальный Павел Карлович уже нервничал: Вановский опаздывал на четверть часа. Неужели схватили? Неужели таким окажется начало?

Из двора, где висело белье, откуда доносилась ленивая перебранка женщин, вышел дворник в белом фартуке с бляхой, зашаркал по кривому, битому тротуару колючей метлой. Он, конечно, заприметил незнакомого господина, праздно прогуливающегося по переулку.

«Может, пора уходить?» — подумал Штернберг, но в эту минуту у самого тротуара, сдерживая горячую лошадь, затормозил лихач.

— Ваше сиятельство, — обратился он к Павлу Карловичу, — не желаете с ветерком?

— С превеликим удовольствием. А лошадь резвая?

— Овсом кормлю.

Лошадь с места рванулась, подгоняемая щелчками кнута.

— Все в порядке? — спросил сосед Павла Карловича и, протягивая руку, назвался — Василий.

— Эрот, — представился Штернберг. — Кажется, в порядке.

— А мы с трудом оторвались от хвоста.

Василий вынул из пиджака гребень, круглое зеркальце и, держа его перед собой, начал причесываться. Павел Карлович догадался, что он с помощью зеркальца проверяет, нет ли позади чего подозрительного.

— Все-таки оторвались, — успокоенно подтвердил Вановский.

Они ехали долго, свернули с дороги на лесную просеку и остановились на берегу озера. Лихач остался на берегу, принялся распрягать лошадь. Василий в зарослях можжевельника отыскал длинный шест, увенчанный крюком, подтянул лодку, спрятанную в камышовой гуще. Поплыли.

Когда высадились на лесистом острове, Штернберг удовлетворенно отметил: Вановский — Василий быстр, ловок, подтянут, выправка офицерская, взгляд цепкий.

Устроились на пеньках с таким расчетом, чтобы видеть гладь озера, а самим оставаться невидимыми.

— Озеро безлюдное, — сказал Вановский. — Рыба в нем не живет. Крестьяне считают его богом проклятым. Хотим тут взрывчатку испытывать. Сейчас появится Юрьев — наш командующий ручной артиллерией.

Было удивительно тихо, безветренно. Озеро не плескалось. Оно словно заснуло в зеленой чаше берегов.

В былые времена Павел Карлович мало интересовался военными проблемами. Этот интерес пробудила русско-японская война. Однако по-настоящему мысль начала работать, когда в Швейцарию пришли сообщения о восстании в Москве. В воображении возникали знакомые улицы, изломы кривых переулков, просторы площадей, массивные дома, похожие на крепости.

Настигнутый потоком новостей, он достал в женевской библиотеке план Москвы и пытался легкими штрихами карандаша воссоздать картину боев. Из этого ничего не получилось. Уж очень путаны были сообщения газет, десятки «что? как? где?» оставались без ответов.

Штернберг вспомнил, что весною, в самом начале его заграничной жизни, социал-демократическая газета «Вперед» напечатала статью об уличной борьбе генерала Коммуны Густава Павла Клюзере с предисловием Ленина. Владимир Ильич безошибочно определил: старая статья созвучна новому времени.

Генерал советовал, если дело дойдет до уличной борьбы, прежде всего занимать главные пункты местного управления, банки, полицию, почту, овладеть средствами телеграфной связи, домами, примыкающими к стратегическим объектам.

Клюзере рекомендовал захват угловых зданий, и в первую очередь верхних этажей, подсказывал, что битое стекло и доски с вколоченными кверху острием гвоздями преградят путь коннице.

Павел Карлович без колебаний принял мысль Клюзере:

«Человек, доведенный до отчаяния, который борется из-за хлеба для себя и своих детей, стоит десятка солдат, сражающихся по приказу своих офицеров».

Вернувшись в Москву, Штернберг не раз мысленно обращался к статье Клюзере. Разве шмитовская дружина во главе с Николаевым не доказала, что каждый рабочий боец стоит десятерых солдат, понукаемых офицером?

Павел Карлович настолько уверовал в неизбежность близкой схватки, что, проходя по улицам, невольно обращал внимание на угловые дома, на верхние этажи, на сквозные дворы, на линии телеграфной связи. На Воробьевых горах ему показалось, что кто-то специально создал это место для восставших: такой обзор! Такая позиция!

Свойственная ученым потребность сводить свои наблюдения в единую систему, анализировать факты, докапываться до «ядра ореха» не давала Павлу Карловичу покоя. Он понял: на случай восстания Москву надо знать, как шахматист знает клеточки на доске, где каждый ход изучен, осмыслен во взаимосвязи с другими ходами…