Земля и Небо (Часть 1) - [27]

-- За что? -- без интереса спросил Квазимода.

-- Да насчет матери здорово Гусёк сбрехнул, -- ощерился бритый шилом трепло, показывая на сидящего рядом Гуськова. -- Иначе хозяин и все бы пятнадцать суток влепил.

-- Ты же и сам просил свидание...

-- Но мать-то не болеет, -- улыбнулся хитро Кроха.

-- Какая разница, -- недовольно бросил Гусёк. -- Все матери в этом возрасте болеют. Тем более когда нас дома нет...

-- А почему не на работе? -- поинтересовался теперь и Володька.

-- Так мы с Гуськом освобождены.

-- А когда выйдете?

-- А работа не сосулька, -- сострил Кроха. -- Может, и ты останешься, а? -- это он к Бате обратился. -- Кости на солнышке погреешь? Один день ничего не даст, а так... веселее будет. Больничку обманем -- куреха еще у нас осталась, специальная, от нее сразу температура подскакивает...

-- Нет, я эту тварь курить не буду, -- твердо сказал Квазимода, смачно допивая "пятачок" -- последний глоток чифира. Чай разносился по всему телу и будоражил его сладкой истомой, во рту был целый вкусовой букет, что будет еще долго, до ночи, сладить и сглаживать барачные запахи -- прелости, газов и тоски.

-- Тварь-то тварь, а температуру поднимает! -- ответил весело Крохалев. -- Попробуешь, Лебедь? -- обернулся к Лебедушкину.

-- Не-а, -- помотал тот головой, встретившись с тяжелым взглядом Бати. -- А где вы ее откопали, как называется?

-- Да хрен ее знает, искусственное волокно -- не наркота, можно хавать, -- махнул рукой рябой шут.

Прискакал Васька, осматривая черным глазом каждого, давая как бы ему оценку своими вороньими мозгами.

-- Что-то ни начальства не видать, ни козлов... -- оглядел Квазимода барак.

-- Опять заседают, суки, -- процедил Гусёк. -- Не успел этот Мамочка прийти, так уж третий раз козлов своих новых собирает... акты все читают...

НЕБО. ВОРОН

Так, уважаемый "Достоевский"...

По поводу вороньих мозгов я бы попросил более не пускаться в рассуждения, вас не красящие. Видимо, мне придется войти с вами в контакт, дабы прекратить все это словоблудие вокруг моей персоны... Как у вас там внизу говорят -- "за козла ответишь"... Кстати, козлы -- это активисты, которых собирает Медведев, его верные люди, для справки тем, кто мало знаком с этим миром, я-то отдал ему уже без малого сорок лет, могу уже и по "фене ботать" и ничего зазорного в этом, кстати, не вижу, язык как язык, не хуже и не лучше любого другого, очень даже образный, должен заметить. И потому я не совсем понимаю, в чем причина столь малого его употребления и гонений на него. Все-таки люди -- ужасные консерваторы и часто делают себе же преграды к пониманию друг друга. Ну, это не моя епархия, пусть разбираются сами. Да, Язык Неба не терпит сквернословия, и я говорю на нем; но будь я человеком, я, возможно, сквернословил бы почище любого из них: не люблю, знаете, рамки, клетки. Зоны тоже не люблю...

А вот всем, кто пока на воле, внизу, посоветую... Учите "феню"... пригодится. Не ровен час...

ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ

Потянулись в барак отпущенные Мамочкой с заседания в штабе "козлы", тихонько разбредались они по своим углам. Следом вошел в барак и сам начальник отряда.

Дневальный вытянулся, зэки зашевелились, пряча в рукава дымящиеся охнарики, поправляя одежду. Хорошо еще, что чифир допит и банку сховали, снова был бы разговор...

Оглядел Медведев компанию чифирщиков, поднявшихся при его появлении, выбрал жертву, поманил пальцем:

-- Бакланов.

-- Ну? -- сдвинулся тот, недовольный.

-- Я тебе сейчас нукну, -- с ходу завелся: видать, не в духе был майор. -- Встань рядом.

Тот неохотно встал, закатил глаза в потолок.

-- Блатуешь опять во весь рост? -- оглядел его неприязненно Медведев. -- Замечания на тебе висят. Ты что думаешь -- это и есть самая близкая дорога домой?

Зэк равнодушно пожал плечами.

-- Тебе и на мать наплевать... -- задел больное майор. -- Именно такой и предаст мать, поменяет ее на разгульную свою жизнь, глух останется к ее слезам...

По мере его "наката" на Бакланова тот, моргая глазами, все недоуменнее пялился на майора, наливаясь злобой.

Но майор на это -- ноль внимания, продолжал монотонно и строго:

-- Странно, почему тебе на последнем нашем занятии в ответ на блатные призывчики только один ответил... Почему не разорвали тебя в клочья твои товарищи?

И, подняв голову, оглядел всех стоящих -- почему не разорвали? Но тут не выдержал ставший от злости багровым Бакланов.

-- Ладно, начальник! -- прохрипел он. -- В клочья... Не все ребята еще твоими псами заделались! И про мать тоже... не загибай. Я-то свою мать не продам и ради свободы! -- скривил от ярости губы.

Медведев оглядел его безбоязненно, усмехнулся.

-- Ладно. Иди на выход, с тобой будет отдельный разговор...

Бакланов даже как-то истерично обрадовался такому повороту.

-- Вот она! -- гаркнул призывно. -- Ваша справедливость! Смотри, ребя! Слово сказал -- ШИЗО! -- прошел вразвалку к двери, громко хлопнул ею.

Повисло в бараке тревожное молчание. Поскрипывали табуретки под сидящими по углам "козлами", переминались, стараясь не встречаться взглядом с майором, стоящие перед ним. В глазах у всех была пелена, застилавшая многим до беспомощной слепоты их ощущение мира. Это были и открытые язвы их душ, и язык отрицаловки, готовой все святое перемешать с грязью, вздернуть на дыбы. В такие минуты казалось, что эти люди, могущие жить по волчьим законам, могли бы жить и в одной клетке с этими самыми волками. Лишь бы на волю поскорее...