Земля горячая - [78]

— А сам-то ты как с ними?

— Я-то хорошо…

— Что ж, нам тогда остается совместно выработать тактику, как отучить наших жен ругаться.

— А как?

Они долго шушукались, словно заговорщики, и вдруг по лицу Александра Егоровича побежали смешливые морщинки.

— Значит, ход конем?

— А что остается делать? Надоело!..

Вечером Лешка, придя с работы, не успел еще войти в комнату, как Лена встретила его словами:

— Дуся опять меня оскорбила! Если ты не поговоришь с ней, то ты не мужчина!

— Что она тебе сказала?

— И Ромку, мол, не так я воспитываю, и балую его. Подумаешь! Если кормит, значит, может и распоряжаться?

Лешка молча вышел, позвал мужа Дуси в коридор. Они покурили, перекинулись парой фраз. А минут десять спустя Лешка вернулся в комнату и сказал:

— Пойдем-ка к Дусе.

Лешка взял Лену под руку, подвел к дверям Дусиной комнаты и легонько, словно шутя, втолкнул туда. Рядом стоял и Дусин муж.

— Запирай их! — закричал он Лешке. — Грех пополам.

— Пока не помиритесь, не выпустим, — сообщил пленницам Лешка.

Лена застучала кулаками по двери.

— Пусти! На плите борщ и вода остывают!

А Лешка спокойно отвечает:

— Сам все сделаю.

Умора! Продержали Дусю и Лену под замком часа полтора. Любопытные усть-гремучинские женщины, проходя под окнами комнаты Дуси, смеялись. Бабушка Бакланова ворчала на них:

— Нечего смеяться. Над собой ведь смеетесь! И чего мужиков в свои дела вмешивать? Жизнь нынче как на масленицу — знай только радуйся, а вы еще ищете, кого бы задеть, про кого бы чего наболтать.

Один только человек старался показать вид, что не причастен к Лешкиной выходке. Это был Александр Егорович Бакланов. Он стоял во дворе с лопатой в руках, подставив лицо слепящему вешнему солнцу, и что-то обдумывал.

— Лида, принеси-ка сюда грабли! — крикнул он дочке.

Через минуту Лида была тут как тут.

— Папа, а что ты будешь делать?

— Клумбу.

— Так рано? Еще снегу полно…

— Ничего не рано. Соберем мусор, вскопаем землю, удобрим ее — пусть преет. А потом георгины высадим. Землица тут не владивостокская, одни супеси, и ветер жесткий. Ну да ладно, акклиматизируются наши цветы. — Александр Егорович прищурился, отдаваясь неведомо каким мыслям. О чем думал он? Вероятно, воображению Александра Егоровича рисовалась картина недавно оставленного владивостокского уголка: дом на улице Лазо, утопающий в радужном венке цветов, ласковый полдень, жужжанье шмеля… Наверно, помнил он белые лохматые георгины… Полюбились они Бакланову за стойкость и мужественный характер. Их родина — суровые горы Мексики, поэтому и не боятся георгины студеных ночей и утренних заморозков. Обо всем этом не раз рассказывал нам Александр Егорович в зимние вечера.

В самом деле, холодна и равнодушна к человеку оголенная усть-гремучинская кошка. Ни цветка, ни травки.

— Жизнь! — проговорил Александр Егорович, окидывая взглядом двор. — Поневоле запьешь на этой чертовой косе или погрязнешь в ругани. Песок унылый, один песок… Зимой заваливает снегом, а чуть сошел снег — глазу не на чем остановиться. Должна принарядиться наша кошка, иначе что же это… Не ходить же гулять за три километра к озеру…

Александр Егорович поплевал в ладони и с жаром принялся копать землю. Я взяла лопату и тоже подошла к нему. За мной вышли Толманы.

— Человек в космосе! — ошалело закричал вдруг, подбегая к нам, Санька.

— Полно врать-то! Приснилось, что ли?

— Гагарин, Гагарин! Бабушка радио слушает!..

Мы взволнованно переглянулись. В глазах у каждого радость, недоумение. Форточка в окне Дусиной комнаты мгновенно распахнулась.

— Что произошло? — привстав на цыпочки и забыв, очевидно, обо всем, что недавно с нею было, спросила, высунувшись из окна, Лена.

— Человек в космосе!

— Ладно вам дурака валять!..

— Честное пионерское! — клятвенно заверил Лену Санька. — Юрий Гагарин на ракете «Восток» летит.

— Да ведь это же, товарищи, невероятно!.. — бросив лопату, подхватил увертливого Саньку Александр Егорович и закружился с ним. — Это черт знает как здорово!

Тень недоверия постепенно сходила с лица Лены, губы ее растянулись в широкой улыбке, Я не могу описать выражения Лениных глаз в эту минуту. Что-то чистое, бесхитростно-детское засветилось в них. Глянув в такие глаза, по-настоящему поймешь, как рождается радость. Из самой глубины их бил светлый, играющий родничок… Какими далекими, несуразно-смешными в эту минуту показались и перебранка с Дусей, и размолвки с Лешкой.

— Галина Ивановна, — попросила Лена, — зайдите к нам, позовите Лешу, пусть выпустит, я больше не буду, мы помирились. — И засмеялась.

Бывает и так: сидишь иногда в кинозале — темно, гулко хлопают где-то в фойе двери. И вдруг ослепительно ярко засветится экран, а на нем, как бы захваченные врасплох, сметаемые светом, побегут прочь уродливые, нескладные тени… Странно как-то, но мне теперь стала заметней, видней грязь во дворе, неуютность его, необжитость. Лишь сиреневые сопки вдали скрашивали наш усть-гремучинский не устроенный пока еще мир.

— Георгины посадим… — мечтательно сказал Бакланов. — Вот здесь пустим веночком белые, а внутри клумбы — темно-вишневые.

— Трудная, однако, земля досталась нам, — проговорил Ваня Толман, опираясь на черенок лопаты. — В Клюсах и Милькове — рай, теплынь, а тут…