Земля горячая - [73]

— Хорошо, — сказала я.

— Правда ли, что скоро приезжает ваш муж? — неожиданно спросил Кущ.

Я не знала, что ему ответить. Валентин по-прежнему ничего не писал, а то, о чем на днях обмолвился Булатов… Но стоит ли его словам верить? Возможно, он хотел проверить, как я отнесусь к этой вести…

На мое счастье, вошел Дудаков. Пожав мне руку, он тихо обронил:

— Вас просит зайти в партбюро Пышный.

«Что там еще такое?» — подумала я, тревожась.

Когда я открыла дверь парткабинета, первым, кто попался мне на глаза, был Матвей. Он, видно, только что вошел к Толе с холода, легкий ватник не грел его, лицо Матвея посинело; нервничая, он мял в руках какую-то лямку.

— Доброе утро, — поздоровалась я.

— Доброе-то доброе, да не совсем… — вздохнул Толя. — Ты знаешь этого парня?

— А как же!

— Вот он говорит, что только ты и можешь помочь ему.

— Какая же нужна ему помощь?

— Видишь ли, он со своим дружком…

Матвей метнул на Толю злой взгляд при слове «дружком» и резко перебил его:

— Подлец это, а не дружок!

Толя, как бы не слыша того, что сказал Матвей, продолжал:

— Так вот, Матвей со своим дружком Жорой, кое-кого обворовав, сегодня ночью решили сбежать. Добрались до аэродрома, Жорка выманил у Матвея все деньги, якобы на билеты, а купил, выходит, только для одного себя. Это выяснилось при посадке на самолет. Жорка сбросил Матвея с трапа и даже последний вещмешок забрал, — видишь, осталась одна лямочка…

— А при чем же тут я?

— Он просит, чтобы ты поручилась за него, чтобы ребята простили его и взяли в свою бригаду.

— Нет уж!.. Матвея ребята дважды прощали, брали на поруки, а он не мог оторваться от Жорки, ходил за ним, как тень. Я за него просить больше не могу!

— Галина Ивановна… — тихо сказал Матвей. — Куда же мне теперь деваться?

— А куда ты собрался?

— Мы хотели в Питере завербоваться в рыбаки. Жорка уговаривал…

— Ну вот и вербуйся.

— Документов и денег нет — все в вещмешке осталось.

— А ты еще раз операцию с «отрезом» проверни… — сорвалось у меня с языка.

Матвей поднял голову, и я увидела в его глазах то, что заставило меня взглянуть на него по-другому.

— Да ведь не я же это затеял, понимаете, не я! — В голосе Матвея зазвучали нотки глухой, выстраданной боли.

Видно, в эту минуту припомнился ему не только случай с «отрезом», но и многое другое. Случается, что в какой-то миг сойдется все к одному, и старый, давно не дававший покоя, наболевший нарыв неожиданно вскроется, и тогда становится легче. Передохнув, Матвей опять заговорил:

— Тогда, на плашкоуте, меня голод попутал, страх перед смертью, а потом, уже после, на берегу, стыдно стало перед товарищами, вот я и потянулся к Жорке…

— Почему же ты не отошел от него на товарищеском суде?

— Я ему много проиграл…

«Да, проиграл ты ему действительно много!..» — подумала я.

Пышный решительно встал из-за стола и подошел ко мне.

— Может, поверим ему в последний раз, Галина Ивановна?

— Я бы и поверила, но пусть Матвей сам поговорит с ребятами, без адвокатов. Пусть идет в бригаду и там, а не здесь выпрашивает прощение.

Матвей опустил голову, плечи его ссутулились. Мне стало жаль парня, но я сдержалась и промолчала, а Толя сказал:

— Идите, Матвей, в общежитие и с душой все, как и мне вот тут, расскажите.

Матвей вышел, а Толя, усевшись за стол, многозначительно посмотрел на меня.

— Теперь с тобой, Галина…

— О чем?

— Тебе, конечно, известно, что в октябре Пленум партии, в сентябре конференция, а у нас по графику райкома отчетное собрание назначено на июнь?

— Ну и что же?

— Как «что же»! Разве тебя это не волнует?

— А что мне волноваться? — сказала я сердито. — Ты секретарь, ты и волнуйся. Тебе отчитываться.

— Но ведь ты член бюро, да еще и мой заместитель!

— Ха! — улыбнулась я. — Поджилки трясутся? Что-то рановато. — Я склонилась над столом и, глядя прямо в глаза Толе, сказала: — Плохо работал ты, секретарь, очень плохо. Без всякого плана, на авось. Бюро собирал тогда, когда это нужно было позарез Булатову, и вопросы ставил по его подсказке. Скажи, почему ты не захотел подготовить собрание или бюро насчет организации труда в порту? Ведь грузчики до сих пор ждут, когда начальство проснется и подпишет им наряды. А то и совсем работают без нарядов.

— Нечего утрировать. Я тебе так скажу, Галина, — ты Булатова не задевай. Нам еще у него учиться да учиться.

— Чему же это учиться-то?

— Умению работать!

— Знаешь, что я тебе посоветую?

— Что?

— Ты попроси, — может, Булатов и отчетный доклад напишет!

— Ты меня дурачком не делай. Не твоя забота, кто будет писать доклад. Понадобится — и тебя заставлю, а может, и Булатова попрошу. — И неожиданно, другим уже тоном, сказал: — А помнишь, когда выбирали меня, я предупреждал: возможно, и не справлюсь…

— Ага, заранее на задние лапки становишься? Отрабатываешь задний ход? Может, поработаем оставшиеся месяцы как следует, а?.

— Брось подкусывать, Галина.

— При чем тут «подкусывать»? Ты только теперь начинаешь думать о том, как работал. Пораньше надо бы побеспокоиться! Сколько времени у нас не было партийных собраний?

— Месяца два.

— А не больше?

— Может, и больше…

— То-то и оно. А ты, вместо того чтобы посоветоваться с членами бюро и коммунистами, смотришь в рот Булатову, что он подскажет. Был товарищеский суд. Хорошее дело сделали, а вы с Булатовым не захотели довести дело до конца. Почему? Почему не уволили и не выпроводили Жорку?