Земля горячая - [68]

— А за чьей подписью объявления? — перебил Кириллов.

— Есть у вас совет общежития?

— Есть. Но он бездействует.

— За его подписью и дадим. И заставим действовать, Галина, дай-ка бумаги.

Я положила перед ним тетрадь, и Александр Егорович быстро набросал:

«Всем, всем, всем! Сегодня в красном уголке общежития в одиннадцать утра состоится товарищеский суд над Георгием Фоминым и Матвеем Зуйковым.

Совет общежития».

Вырвав листок из тетради, Бакланов сказал:

— Сейчас мы завернем к Полубесову, а заодно и к Шеремету, позовем членов совета и обо всем договоримся. Ты, Галина, приходи завтра ровно к одиннадцати часам, захвати «отрез», расскажешь, как было дело. Пока, девчата, ложитесь спать, а уж мы пойдем… Надо ковать железо, пока оно горячо…

Утром я сунула в авоську «отрез» и направилась в барак грузчиков. Красный уголок общежития набит до отказа. На передней скамье, нагло, вразвалку, сидят и курят Жорка, Матвей и их собутыльники. Виктор стоит около меня, и я занимаю его разговором, чтобы он не пошел к Жорке, который его уже три раза подзывал…

Жорка, как всегда с гитарой, надменно ухмыляется и презрительно поглядывает на всех. Он и его дружки без боязни ждут начала. Вот Жорка небрежно вполголоса затянул старую воровскую песню:

Мы гулящие,

Пьющие, пропащие…

В это время за стол, покрытый красной скатертью, прошли и сели члены совета общежития. Председателем грузчики избрали Степанова.

Он встал, кивнул в сторону Жорки, Матвея и их собутыльников и сказал:

— Что делать нам с этими людьми? Честное слово, невмоготу больше! Прощали не раз им и пьянки, и прогулы, и воровство, все надеялись, что они поймут, оценят наше великодушие, задумаются над своей жизнью. Нет, не поняли они товарищеской доброты нашей и заботы начальства, не намотали себе на ус, знай только жарят круглые сутки в «буру». И вот я спрашиваю у вас, товарищи, долго ли мы будем терпеть их?

Зал притих. Слышно было, как тревожно зазвенела тронутая дрогнувшим Жоркиным пальцем гитарная струна и как вслед за ней загудели грузчики. Каждый почувствовал себя и судьей и обвинителем. Жорка встал и хотел было уйти, но ему неожиданно преградили путь грузчики.

— Сиди. Сам сел на эту скамью…

Сузив глаза, Жорка стрельнул по лицам и нехотя опустился на свое место.

— Что, Жорик, совершил вынужденную посадку? — засмеялся кто-то.

— Продажные суки, — процедил сквозь зубы Жорка. — Плевать я хотел на вас. Будем жить, как нам нравится!

— Нравится, да не всем! — огрызнулся Борис и попросил слово у председателя.

— С ума сошел! — зашептал мне на ухо Виктор. — Да они его в порошок сотрут…

— Не сотрут! — твердо сказал подошедший к нам Александр Егорович. За ним я увидела Толю Пышного.

Борис начал говорить очень тихо, а в зале еще шумели. Но вот гул улегся, и явственно послышались чьи-то вздохи. И тогда громко зазвучал голос Бориса.

— …Как хотите, хлопцы, а мне жаль их, — говорил он. — Слепы они, а потому и калечат, то есть продолжают калечить свою жизнь. Ходит такой человек по земле, ищет даровой рубль, а у самого ни семьи, ни подруги, ни любимой работы. К счастью, подобных типов среди нас единицы. Хочется, чтобы их не было совсем! А самое главное — это то, что я не желаю жить под одной крышей с человеком, который не работает, а ест и таких слабаков, как Матвей, затягивает в свое болото. Я вношу предложение выселить Жорку из общежития!

— Правильно! — раздались голоса.

— За сколько тебя, легавый, купили? — выкрикнул Жорка.

Борис покраснел до корней волос.

— По себе меришь? Ты всегда твердишь, что деньги — это все: «Деньги — роскошь, жизнь…» Возможно, с твоей колокольни это так. Мол, есть деньги — есть и друзья. Но какие друзья? Вот твой дружок самым гадким образом, конечно не без твоей и Матвея помощи, обманул человека — в темноте, из-под полы, всучил кусок материи, пришитый к рваной брючине, и содрал не за понюх табаку почти сотню рублей. У тебя, Матвей, на неделю появился друг, нет, не друг, а собутыльник, а скольких друзей ты потерял? Вспомни шторм, буханку хлеба… Вокруг тебя тогда были понимающие люди, свои же работяги, а теперь?..

Матвей сидел на скамье, опустив голову. Особенно грузчики возмутились после того, как я, не говоря ни слова, показала «мощный отрезик». Ко мне подошел Кириллов, взял «отрез» и двинулся к Жорке.

— Так бы и смазал тебя по морде этой штуковиной. До чего докатился — мало тебе денег, что собирал с работяг? Пошел на такую низость? И кого обманул? Этого тебе не простим. Запомни!

Жорка снова было попытался встать, но руки сидевших сзади усадили его на прежнее место.

— Спета твоя песенка, Жорка!

— Посмотрим!.. — огрызнулся было он, но Кириллов перебил его:

— Нечего смотреть. Правильно говорят — спета! А насчет того, что Виктор оказался в «проигрыше», я думаю так: к дьяволу картишки! Пора кончать!

— Кого проиграли? — раздались голоса из разных концов красного уголка.

— Дело прошлое. Этого больше не допустим, — твердо сказал Кириллов. — Карты надо сжечь!

— Давно пора! Правильно!

К столу, пошатываясь, вышел Виктор.

— Это я, товарищи, проиграл… Я проиграл им… — указал он на сидевших в первом ряду. — Теперь с этим покончено!