Земли обагрённые кровью - [19]
Подошла очередь Костаса и Панагоса отправиться в рабочий батальон. Накануне мы вернулись с поля вдвойне усталыми и молчаливыми и всей семьей, как в праздник, сели за стол. Мать зарезала двух жирных кур, чтобы прощальный ужин был сытным. Каждый из нас в тот вечер чувствовал особую необходимость общения с близкими, хоть и не признавался в этом. Мать то и дело наполняла тарелки Костаса и Панагоса.
— Ешьте, ешьте, — приговаривала она. — Супчик ваш любимый, с яйцом, кисленький.
— В батальоне нас тоже таким супом будут кормить? — спросил Панагос с иронией.
Костас горевал о хозяйстве.
— Все зачахнет, — говорил он. — Скоро и Манолиса заберут. А там наступит очередь Георгия и даже Стаматиса! Останется у тебя одна надежда, мать, — руки Софьи! Все, что с таким трудом сделано, потом полито, пойдет прахом!
Весь вечер мы говорили только о прививке деревьев, прополке, винограднике, табаке и скоте. Мне хотелось крепко обнять братьев, пожать им руки, сказать, чтобы они не беспокоились, что я обо всем позабочусь, хотелось сказать им какие-то нежные слова, но я стеснялся, боясь, что Костас и Панагос поднимут меня на смех, а может, и скажут: «Что за телячьи нежности!»
Как всегда, мы рано легли спать. Но сон у всех был беспокойным. Мать вовсе не ложилась. Она латала белье Панагоса и Костаса и так заботливо и аккуратно гладила их грубые рубашки, будто от этого зависела жизнь ее сыновей. Потом она принялась чинить штаны, фуфайки, штопать носки. Сколько старья ей пришлось перечинить в своей жизни! Когда господь бог позовет ее к себе, ему следует принять это во внимание. «Сколько старого белья я перечинила, господи! Сосчитать не могу, моей арифметики на это не хватает…»
Панагос, видимо, не спал. Он вставал несколько раз, выходил, пил вино. Он хотел хоть чем-то задушить свое волнение, свой страх" и, может быть, поэтому — кто знает — напустился на мать:
— Какого черта ты крутишься всю ночь, как лунатик? Ложись спать!
Мать, не отвечая и стараясь не шуметь, собрала белье и пошла на кухню, чтобы никому не мешать. Панагос, раскаиваясь в своей грубости, мягко сказал:
— Не горюй, мать! Что на роду написано, того не вычеркнешь. Если богу будет угодно, мы вернемся, будешь еще внучат нянчить…
— Дай-то бог! — сказала мать и вышла, заплакав. Рано утром, нагрузившись узлами, мы пошли на станцию Аяшсулук. Тучи, которые начали собираться еще с вечера, опустились так низко, что, казалось, давили прямо на сердце. Вокруг нас женщины плакали, рвали на себе волосы, били себя в грудь, царапали лица, причитали: «Ах, бедные мы, как мы будем жить без вас!» Мать стояла прямая и гордая и не плакала. Слезы полились у нее из глаз, только когда послышался гудок и поезд тронулся.
— Добрый путь вам, детки, пусть матерь божья не оставит вас…
Потом она шла рядом со мной, с трудом переставляя ноги, словно столетняя старуха.
— Кажется, будто кусок сердца у меня оторвали… Никогда не думала, что буду жалеть о том, что бог дал мне столько сыновей!
Это была только первая царапина, нанесенная войной, но и она оставила след. Ножевых ран еще не было. Но человеческое сердце всегда помнит первую, даже маленькую боль и приучается переносить большее.
Все прибывшие из рабочих батальонов — как дезертиры или по увольнительной — рассказывали о них такие страшные вещи, что трудно было поверить. Деревни и города были полны дезертирами. На дезертирство люди решались с отчаяния. Невозможно описать, как тяжело приходилось скрывавшимся парням. Они прятались в тайниках под землей, в колодцах, в выгребных ямах, на чердаках. Их называли «чердачным батальоном». Даже в стены их замуровывали, и они отсиживались там.
Как только наступал вечер, армия женщин готовилась к бою с жандармами. Это были матери и жены, прятавшие своих сыновей и мужей. Четыре года эти женщины не досыпали, не доедали. Многие всю ночь просиживали на стуле, прислушиваясь к каждому шороху и сдерживая биение сердца. С минуты на минуту они ждали: вот придут!
Из-за этого сошла с ума жена глашатая Козмаса Сарапоглу. Она скрывала от призыва трех своих сыновей, высоченных, здоровых парней. Как спрятать таких молодцов в маленьком домике? И все же она должна была это сделать, потому что еще двое ее сыновей уже находились в рабочих батальонах и вестей от них не было. Неизвестно было, живы они или погибли. Вечерами, когда устраивались облавы, все трое прятались в выгребной яме. А их мать становилась в дверях отхожего места, скрестив руки на груди, чтобы не было заметно, как они дрожат, и ждала жандармов.
— Ищите где хотите, — говорила она спокойным, безразличным тоном.
— Где твои сыновья прячутся?
— Почем я знаю? Они мне отчета не дают!
— Все равно поймаем! Не уйдут! И на твоих глазах зарежем, так и знай!
Продолжая ругаться, жандармы уходили. Сердце матери готово было выскочить из груди, ее бросало то в жар, то в холод. Когда сыновья возвращались в дом, она жалобно плакала, бросалась на колени и молилась. Но в одну из ночей она не заплакала, а стала смеяться безумным неудержимым смехом. Парни сначала растерялись. Посмотрелись в зеркало, увидели грязь и царапины на своих лицах, засмеялись тоже и сели за стол есть. Но мать не переставала хохотать, смеялась все громче и громче, и от ее смеха всем стало жутко. В конце концов отец не выдержал:
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.