Зелимхан - [47]

— Какой теперь бунт, дурак, — засмеялся полковник, махнув рукой, — Зелимхана-то нет!

— Когда слушаешь старшину Элсанова, невольно создается впечатление, что он так и хочет бунта, — вмешался Грибов, среди других офицеров присутствовавший в комнате. Перебинтованная рука молодого поручика висела на перевязи, и вид у него был независимый.

Полковник Гулаев окинул говорящего недоброжелательным, взглядом, а Бек Сараев подошел поближе и, саркастически улыбнувшись, произнес:

— Господин поручик получил от этого мерзавца Зелимхана подарок, — он кивнул на забинтованную руку. — И вот теперь гордится безмерно.

— Между прочим, среди порядочных людей не принято плохо говорить о покойниках. Особенно, если они погибли в бою, — ни к кому не обращаясь, заметил Грибов.

— Конечно, вы теперь герой! — комически раскланиваясь, воскликнул Бек Сараев и, обращаясь к Гулаеву, добавил:

— Господин поручик утверждает, что Зелимхан был убит именно его отрядом во время перестрелки под Харачоем.

— Но ведь перестрелка-то была ночная. Что там можно было рассмотреть в темноте, — пробасил полковник довольно, впрочем, добродушно.

— Я лично ничего не утверждаю! — холодно произнес Грибов и демонстративно вышел из комнаты.

Гулаев сокрушенно покачал головой и в сердцах сказал:

— Ох, и надоел мне этот петербургский либерал!

Через некоторое время, когда офицеры, потолковав о том о сем, постепенно разошлись, пристав наклонился к начальнику округа и сугубо доверительно проговорил:

— Тархан Тудоевич, извините, я не могу сказать ничего конкретного, но мне кажется, что поручик Грибов поддерживает какие-то связи с этими разбойниками.

— Я думаю, капитан, вы несколько преувеличиваете, — полковник откинулся на спинку кресла и постучал тупым концом карандаша о стол. — Но вы все же изложите мне свои соображения письменно.

— Слушаюсь! — козырнул пристав.

В этот момент к Гулаеву, мягко шагая по ковру, приблизился Адод Элсанов, также оставшийся в комнате. Подобострастно заглядывая в глаза начальнику, он сказал:

— А беноевцы говорили: они Зелимхана убили. Совсем не поручик, а они...

Гулаев опустил свою седую голову и взялся за виски.

— Главное, что я хотел бы знать точно, убит ли Зелимхан? — произнес он устало.

В комнате наступило молчание. — Ты скажи, — обратился пристав к старшине, первым нарушая молчание, — скажи, ты сам-то видел их мертвыми?

— Да, видел, — соврал Адод, опустив глаза.

Уловив неуверенность в голосе старшины, полковник сказал:

— Однако же не мешает лишний раз убедиться в этом, — и уже обращаясь к Сараеву: — Узнайте, в самом деле они там хоронят Зелимхана?

— Я спрашивал у беноевцев, ваше высокоблагородие, — соврал и пристав.

— Ну и что?

— Отвечают, что на их глазах от руки самого Буцуса погиб Зелимхан. Говорят, что никто из этой банды не уцелел, кроме Саламбека из Сагопши и еще двух неизвестных.

— Это хорошо, но на всякий случай проверьте еще раз, — полковник махнул рукой Адоду, — идите, старшина, — а когда тот был уже в дверях, хмуря брови, добавил: — Перепуганные бабы могут всякое сочинить, да и из Беноя могли просто прихвастнуть. Ты уж точно узнай сам, есть ли среди убитых Зелимхан.

* * *

Поздно вечером, вернувшись в Харачой, Адод специально проехал мимо дома Гушмазукаевых, из темных разбитых окон которого доносился надрывный плач женщин. Пуще всех плакала одна из них. Это была Зезаг — жена Солтамурада, у которой вчера только родился первенец. Она осталась теперь одна с маленьким-сыном, осталась на попечении Бици и старой матери Солтамурада; никто другой не примет ее, не приютит. Кому нужна жена абрека? Даже родной отец и тот охладел к ней после рождения сына, принадлежащего к этому проклятому роду.

Бици бродила по дому, не зная, к чему приложить руки, вся в слезах, растерянная, хотя и старалась не выдать свою слабость. А старая свекровь плакала молча — сердцем. Ее муж и сын погибли в дни уразы, девятого месяца лунного мусульманского календаря, в течение которого исповедующие ислам не имеют права ни пить, ни есть с рассвета до захода солнца. Ураза началась с появлением; луны 27 мая, а утром 12 июня произошло кровавое столкновение в Джугуртинском лесу, в котором погибли Гушмазуко с сыном Солтамурадом. Такое совпадение особенно тяжело подействовало на старую Хурмат, верившую, что в это время благочестивый мусульманин защищен от зла...

Уже за полночь. Серый свет ночи, как туман, колышется над землей. В ауле все спят. Лег и старшина Адод, убедив себя, что Зелимхан действительно убит, а то не плакали бы так в доме Гушмазукаевых. Да, в доме этом теперь тоже тихо и темно, как в могиле, только мокрые от дождя окна сереют, будто затянутые пленкой бычьего пузыря. От плача устали, отупели все: замолкла старая Хурмат, и Бици с дочерью, и Зезаг. Пора и перестать, ведь бывает же конец и слезам, бывает конец и воплям: хрипнет голос, выкипают слезы, лишь печаль оседает в сердце, как пепел...

Но Бици не спит. Забившись в угол, она устремила остановившийся взгляд на серые окна, а в мыслях у нее — Зелимхан... Верный друг ее юности, статный, красивый, с черными усами и добрыми темно-карими глазами на матово-бледном лице. Ее единственная надежда и опора на земле. «Где он сейчас? Знает ли, в какой: печали оставил меня, видит ли слезы своих детей, мои слезы?..» Как бы ей хотелось поговорить с ним! Нет, он там, далеко в лесах. С помощью добрых людей предав останки отца и брата земле старого заброшенного дедовского кладбища, он ушел в горы, чтобы бороться. Ушел, не повидавшись как следует с ней, не показавшись в ауле, не успев даже принять скупых слов соболезнования...