Полковник Гулаев и специальный следователь производили дознания, составляли срочные донесения начальнику Терской области генералу Михееву. Обстоятельствами убийства полковника Дубова интересовался в Тифлисе сам наместник Кавказа. Интересовались этим дерзким делом и в Петербурге.
Одно предписание следовало за другим. Все они сводились к самому категорическому: «Изловить важного государственного преступника — Зелимхана Гушмазукаева и доложить об исполнении».
Полковник Гулаев, сам выходец из горцев, хорошо зная нравы и обычаи горцев, говорил хрипловато-гортанным басом:
— Зелимхан не мог уйти далеко. Он здесь.
— Где же, ваше высокоблагородие, вы считаете вероятнее всего найти этого разбойника? — допытывался уже известный нам командир карательного отряда по борьбе с Зелимханом капитан Бек Сараев. — Ведь вы, Тархан Тудоевич, великий знаток психологии этих людей!
— Вот здесь, у своих, надобно искать его, — ударял Гулаев тяжелым кулаком но карте в том месте, где берет начало Хулхулау. Удар этот ко всему должен был означать еще и твердость характера начальника Веденского округа.
И «важного государственного преступника» искали все в тех же мирных домах крестьян Харачоя и окрестных аулах. Применялись и психологические методы. Бек Сараев слал письма к Зелимхану, называя его трусом и подлецом. Звал абрека на поединок, задевая мужское самолюбие храброго харачоевца, однако сам на такой поединок не являлся, посылал вместо этого отряд солдат. Всему предпочитая самолично обследовать сельские базары, он обыскивал беззащитных женщин и убивал мирных крестьян за малейшее сопротивление. А чиновники крепости, пуще огня опасаясь встречи с абреком, во всем обвиняли харачоевцев. Именно здесь в потемках харачоевских лесов, чудился им обезглавленный труп «героического» пристава, павшего от острого кинжала Зелимхана.
Втайне вынашивая план переселения в Сибирь родных и близких Зелимхана, начальник округа приказал держать под неусыпным наблюдением всех харачоевцев, мало-мальски подозрительных по возможным связям с неуловимым абреком.
Беку Сараеву и его ищейкам снова нашлось много работы: сутками, не зная устали, разъезжали они по Харачою и окрестным селам, по любому неосторожному слову бросались искать след человека, который все больше обретал облик народного героя в устах местных крестьян.
Зелимхан по примеру своих предшественников — знаменитейших абреков Бей-Булата и Астемира — знал, что его будут искать в домах близких ему односельчан. А потому, чтобы не причинять людям неприятностей, он ушел далеко в горы. Здесь, в горах, в маленькой халупе пастуха Зоки абрек нашел надежный приют. Пастухи радушно встретили Зелимхана, тронутые его смелостью, называли его «своим заступником» и готовы были делиться с ним всем, что имеют сами.
Зелимхан запросто сиживал у пастушеского костра, пристально всматриваясь в своих новых друзей, внимательно выслушивая их рассказы, благодарил их за гостеприимство и они гордились его уважением. Много ли надо горцу-пастуху, чтобы покорить его душу — просто дать почувствовать, что в нем видят человека.
Время от времени кто-нибудь из пастухов брал в руки дечиг-пондар[9] и пел о трагедии юноши, восставшего против власть имущих из-за любви к свободе.
Бурей этого несправедливого века
Отравленные — мы поднялись,
И светлая дума и нас, не желая сдаваться,
Восстала против тюрем и цепей...
Пастухи пели Зелимхану песни и спрашивали его:
— А скоро ли придет такое время, Зелимхан, что и мы будем свободны?
— Придет! — уверял их абрек. — Обязательно придет такое время. Но для этого надо одного за другим убирать чиновников царя.
— Эх, Зелимхан, уже много раз люди пробовали так делать! — вздохнул старый пастух. — Одного убьешь, а царь находит другого, и злее, и хитрее первого.
— Надо убивать особенно вредных, — важно пояснил Зелимхан.
— А белый царь найдет еще вреднее.
— Все не захотят умирать, — сказал абрек и вдруг вспомнил свои давние споры в тюрьме с двумя русскими революционерами. Ведь он произнес тогда именно эту фразу. Зелимхану почему-то стало грустно, и он запел свою песню:
Холодна ты, о смерть, даже смерть храбреца,
Но я был властелином твоим до конца...
Он вдруг перестал петь и, не обращаясь ни к кому, сказал:
— Белый царь обижает всех, кроме богатых. Я был в Сибири и видел там много русских. Их всех сослал туда белый царь. Эти русские люди говорили мне, — продолжал абрек, — что царь плохой человек, что надо убрать его.
— Это так говорили русские? — удивился Зока.
— Да, русские, — ответил Зелимхан. — В Сибири много недовольных на царя.
— Как же это так? Своих... русских? — покачал старик головой. Но подумал немного и добавил: — Хотя какие они ему «свои». Наверно, такие же, как мы для Бека Сараева.
— Верно говоришь, Зока, — согласились пастухи. — Как говорят в народе: бедный богатому не брат.
Эти суровые и простодушные люди в каждый приезд Зелимхана на их стойбище резали для него лучшего барана и готовы были до утра слушать слова героя, вздыхая, как дети, и прося взять их в абреки.
— Собери нас, Зелимхан, мы все пойдем с тобой против этих злодеев, — говорил ему старый Зока.
