— Все это я знаю, — махнул рукой Оба-Хаджи.
— Так вот... — старик помрачнел. — Еще двое из наших погибли в тюрьме...
— Царство им небесное, — спокойно проговорил кадий и, прошептав какую-то молитву, провозгласил: — Аминь!
— Аминь! — повторил за ним и Гушмазуко. — Да будет вами доволен аллах, — продолжал он. — Ну вот, от всех этих притеснений мой старший сын Зелимхан встал на путь абрека, и для него, и для нас это несчастье... — Гушмазуко низко опустил голову. — Хотелось бы покончить дело миром... Надеемся на вашу священную помощь...
Об убийстве Зелимханом сына Адода старик смолчал.
— А я слыхал, что Зелимхан убил помощника пристава, да говорят еще, что он же покончил и с сыном Адода, — хитро сощурив глаза, как бы между прочим, сказал кадий. — Это осложняет ваше положение.
— Почему? — выпрямился Гушмазуко. — Наших трое погибло, а их всего двое. Помощник же пристава, по нашим законам, — не в счет. Он же казенный человек.
— В том-то и грех. Самый большой грех! Главное дело — убийство помощника пристава, — сказал кадий, глядя в окно.
Наступило продолжительное молчание. Старику хотелось верить, что кадий поможет его семье. И все же ему казалось, что Оба-Хаджи что-то таит от него. Из головы не выходили слова сына: «Ведь они оба царские слуги».
— А что если Зелимхан явится с повинной к новому начальнику округа? — неожиданно произнес кадий, стараясь не смотреть на гостя. — Ведь все говорят, что господин Дубов хороший человек. Может, начальник помилует его и отпустит домой?
— Кого? — не понял Гушмазуко.
— Как кого? Зелимхана, конечно, — ответил кадий. Его пальцы, перебиравшие четки, замедлили свои движения. Он повернулся к старику.
Что-то в тоне святого отца насторожило Гушмазуко. Подумав немного, он спросил:
Ну, а вы, кадий, можете ручаться за это?
— За что?
— Что Зелимхана отпустят домой.
— Я только совет даю и призываю всевышнего к справедливости, — ответил Оба-Хаджи.
— Ваш совет — голос божий, кадий, — с чувством произнес Гушмазуко. — Мой сын убил царского чиновника, который приносил людям горе и беды.
— Но сын твой мог и не убивать его...
Кровь отхлынула от лица старика, но он сдержался.
— Если бы вы и другие уважаемые люди нашего народа защитили бедных, — сказал он спокойно, хотя в душе его закипал гнев.
— Терпение, Гушмазуко, терпение. Аллах всегда на стороне кротких...
— Сколько же можно терпеть?
— Столько, сколько аллах велел... Ведь всякая власть от бога, Гушмазуко, это надо помнить, — кадий молитвенно сложил ладони и с благочестивым умилением уставился в потолок.
Гордый и справедливый характер Гушмазуко и строгое соблюдение им горского этикета и закона предков снискали ему уважение многих людей. Суровый старик не терпел лжи, от кого бы она ни исходила.
— Но разве бог не велит, чтобы с людьми обходились по-божески? — спросил он вдруг у кадия.
— Да, но бог не дал всем одинаковых благ на земле, — возразил святоша уже с некоторым раздражением.
— Выходит, слабых можно обижать?..
— Ну, раз вы так много знаете, — перебил его кадий, — обходитесь и в этом деле без меня.
Гушмазуко удивленно воззрился на кадия, словно собираясь сказать: «Вот, оказывается, ты какой!»
— Ну чего, скажите, добились вы, убив двух человек? Ради чего пролили кровь невинных людей? — возгласил кадий.
«Невинных людей?» — возмутился Гушмазуко, но спорить не стал. И опять он вспомнил предостережения сына и понял бессмысленность своего прихода в дом кадия.
В этот момент со двора донесся топот копыт и голоса. А вскоре в комнату вошел пристав Бек Сараев.
— Да будет добрым ваш вечер, отец наш, — поздоровался пристав с кадием. — Как поживаете, как здоровье?
— Здравствуйте, господин пристав, слава аллаху, живем по его воле. Какими судьбами вы к нам?
— Да вот все дела да дела у меня в Харачое. Хотел посоветоваться с вами... А-а, у вас, оказывается, гость, — сказал пристав, только сейчас заметивший Гушмазуко. — Я, кажется, где-то встречался с вами, — он всматривался в лицо старика, прикидываясь, что не знает его.
— Да, да, господин пристав, конечно, вы его видели. Это же известный Гушмазуко, отец Зелимхана, — вмешался кадий.
— Ах, вот как! — еще более оживился пристав. — Здравствуйте, будем знакомы. Что у вас нового?
— Здравствуйте, — сухо ответил Гушмазуко, — живем вашей добротой.
Сараев косо посмотрел на старика, но ничего не сказал. С минуту все трое молчали.
— Кадий, — нарушил тишину Гушмазуко, — я, кажется, порядком засиделся. Извините, что побеспокоил вас...
— Ничего, Гушмазуко, аллах нам все простит...
— Значит, больше ничем не можете мне помочь? — спросил старик, вставая.
— Выходит, нет, — развел руками кадий.
— Вы о чем это? — повернулся пристав к Оба-Хаджи. — Может, я вам помешал?
— О нет, что вы! Тут Гушмазуко советовался по своему делу.
— Ну что ж, это очень хорошо. Кадия слышит аллах, кадий плохо не посоветует, — пристав внушительно глянул на старика, а затем повернулся к кадию, словно ожидая, что тот скажет свое слово.
Гушмазуко стоял, сгорбившись, понуро опустив голову, и упорно молчал. Вид у него был настороженный.
— Да вот я советую ему, а он не слушается...
