Зелимхан - [31]
«Из трех клятв, данных отцу, я выполнил две, — подумал Зелимхан. — Может быть, теперь установится мир между нами, вмешаются добрые люди и предложат нам всем покончить с кровными делами?.. Но есть еще Чернов. Где искать его?»
Абрек заглянул в лицо убитого, и вдруг его пронзила жалость. Ярко сияло солнце, зеленела трава, в которой, переливаясь яркими красками, покачивали головками первые весенние цветы. Вновь запели приумолкшие было птицы. Вся эта красота окружающей природы восставала против нелепости совершенного злодеяния. В душе грозного Зелимхана промелькнула тень сожаления, но было уже поздно.
Зелимхан взял папку убитого, положил ее рядом с телом и быстро начал читать над ним отходную молитву.
— Жалко его все-таки, — дрожащим голосом сказал Солтамурад.
Зелимхан молча взглянул на брата и сурово сдвинул брови.
— Конечно, жалко, — просто и серьезно ответил он. — Ведь человек же был.
Потом, как бы прогоняя временную душевную слабость, Зелимхан поднял голову и сказал:
— Идем быстрее.
Но едва братья сделали шаг по направлению к лесу, где стояли их стреноженные кони, как из кустарника, метрах в ста от них, раздался грозный окрик:
— Ни с места! Вы арестованы за совершение убийства.
Зелимхан мгновенно обернулся и взял винтовку наизготовку.
Солтамурад тоже поднял свое ружье. Но из кустов уже выезжали трое всадников — офицер и два солдата. Солдаты держали братьев на прицеле.
— Немедленно бросайте оружие и следуйте за нами, — распорядился офицер.
— Не трогайте нас, — спокойно сказал Зелимхан. — Мы сделали свое дело, и вас оно не касается.
— Я помощник пристава, и меня касается все! — крикнул офицер. — Ни шагу, или прикажу стрелять!
Зелимхан узнал в говорившем рыжего помощника пристава Чернова. Даже вспомнил, как этот человек увез однажды войлочные подстилки и медный кувшин у их соседа за неуплату налога.
— Ваши солдаты плохо стреляют, господин помощник пристава! — крикнул абрек. — И я буду вынужден застрелить вас.
— Огонь! — приказал рыжий офицер.
Грянули выстрелы. Одна пуля, ударившись о камень, разбила его, и осколок слегка царапнул лицо Солтамурада, который нагнулся.
Зелимхан даже не пошевелился, хотя вторая пуля прожужжала совсем близко от него. Младший брат поднял ружье, чтобы снять с коня помощника пристава, но старший остановил его.
— Сволочи! — выругался офицер. — Цельтесь лучше!.. — он выхватил револьвер.
Тогда только выстрелил Зелимхан. Помощник пристава откинулся в седле, и револьвер выпал из его рук. Конь его дико шарахнулся в сторону и, сбросив седока, понесся прочь. Солдаты тотчас повернули лошадей и ускакали.
— Солтамурад, ты ничего не видел, ничего не знаешь. Понял меня? — предупредил Зелимхан брата, когда они вошли в лес. А позже, уже подъезжая к Харачою, сокрушенно покачал головой и зло заметил:
— Действительно сволочи! Ведь и правда, они использовали этого юношу как обыкновенную приманку...
3.
Июньская ночь была темна.
«Точно волки крадемся, — подумал Зелимхан. — И такая ночная волчья жизнь предстоит мне теперь до конца дней». Пробираясь к дому, братья старались держаться около плетня. Приоткрыв легкую калитку из прутьев, они пошли во двор. Кол, торчащий из покосившегося забора, был украшен конским черепом. Зелимхан заметил его, лишь когда почти ткнулся в него носом.
— Тьфу, шайтан тебя возьми! — тихо ругнулся он и зачем-то погладил череп рукой.
Братья бесшумно вошли в дом. Глаза Гушмазуко засияли от радости, когда он увидел сыновей. Но он даже не встал им навстречу, а встретил их по-мужски сдержанно, без лишних слов.
— Ну, рассказывайте, — просто сказал он, приглашая сыновей сесть возле него у камина.
Братья продолжали почтительно стоять у дверей.
Весть об убийстве сына старшины Адода и тяжелом ранении помощника пристава дошла до Харачоя еще днем. Ходили слухи, что и то и другое — дело рук сыновей Гушмазуко. Старик уже знал эту новость, поэтому Зелимхан коротко рассказал отцу, как было дело.
— Что ж, дети мои, — глухо заговорил Гушмазуко. — Теперь никто не посмеет упрекнуть нас в трусости, — старик встал и неторопливо прошелся по комнате. Как он ни ждал этой вести, все же где-то в глубине души Гушмазуко был против убийства в относился к нему как к тяжелой необходимости, освященной многовековым обычаем. Помолчав, старик добавил: — Главное сделали. Ну, а с Черновым как-нибудь позже...
— И его найдем, отец, — бросил Зелимхан, — только вы, пожалуйста, успокойтесь.
Гушмазуко вздрогнул и остановился перед сыновьями:
— Нет, нет, торопиться не будем, но и не забудем ничего, — сказал он. — Только вот что, не сегодня — завтра к нам могут нагрянуть власти...
— Еще раньше придут от Адода Элсанова, — высказал предположение Зелимхан.
— Им-то можно прямо сказать, что дело это мы совершили по адату, и предложить им покончить дело миром. Хватит кровь лить.
— Они не согласятся, отец.
— Почему ты так думаешь?
— Адод злой человек, мстительный, а главное — богатый. Он не захочет считаться с нашей честью! Но для борьбы с ним у нас есть оружие. Главная опасность нас ждет все-таки от веденских властей.
