Зелимхан - [32]

Воцарилось молчание.

— Отец, хоть я и молодой, но разрешите мне сказать, — подал голос Солтамурад, до сих пор молча стоявший у дверей.

— Говори.

— Кровь сына старшины я возьму на себя, — предложил юноша. — Пускай судят меня, пусть сошлют в Сибирь...

— Какой ты быстрый, — перебил его отец, — тебя в Сибирь, а этот в бегах. Куда же мне податься? — старик осуждающе посмотрел на младшего сына. — Ты лучше слушай, что старшие тебе скажут! — отрезал он.

Солтамураду почудился в голосе отца невысказанный упрек. В самом деле, ведь вся эта история началась из-за его любви к Зезаг. Потому юноша был искренне готов идти на любые жертвы, только бы не путать других в это дело. Он даже скрыл, что похитители Зезаг ранили его в махкетинском лесу.

Зелимхан, словно поняв состояние брата, взглянул ему в глаза и мягко улыбнулся. Казалось, эта улыбка говорила: «Не волнуйся, все обойдется хорошо».

Гушмазуко о чем-то напряженно думал. Его мохнатые брови хмурились. Сыновья почтительно ждали его слов. Наконец он заговорил:

— Конечно, лучше всего было бы на этом кончить кровавые счеты. Надо, чтобы веденские начальники поняли, что мы действовали справедливо. Семья Адода первой пролила кровь и нанесла нам тяжелое оскорбление. То, что мы сделали, определено нашим древним законом. Что касается помощника пристава, то он сам напал на вас... Пожалуй, я посоветуюсь по этому поводу с веденским кадием.

— Отец, все, что вы сегодня скажете кадию, завтра станет известно старшине, — с горькой улыбкой заметил Зелимхан. — Только в худшем для вас виде. Ведь вы же должны знать, что оба они — ягоды с одного куста — царские слуги.

— Что ты предлагаешь? — нахмурил брови отец.

— Вам, отец, и Солтамураду ничего не может грозить. В обоих случаях стрелял я. А я уйду в леса...

— Нет, — оборвал его Гушмазуко. — Все же я посоветуюсь с кадием. Он не позволит себе оглашать доверенное лично ему. Он в ответе перед аллахом.

Наивность старого Гушмазуко, надеявшегося, что веденское начальство признает справедливость действий его сына и откажется от преследования его, была очевидна для Зелимхана, но он не посмел возражать отцу.

* * *

Начальник Веденского округа, как мы знаем, имел свои счеты с харачоевским абреком. (То, что он в свое время дал благословение Чернову, Дубов отнюдь не считал делом несправедливым!). Полковник не собирался оставлять Зелимхана в покое. Теперь, когда сын его для безопасности был отправлен в Грозный, он перешел к действиям, но действиям хитрым. Это он, Дубов, придумал коварную засаду для Зелимхана, зная, что сын Гушмазуко не удержится от искушения свести кровные счеты с семьей Адода. При этом полковника не смущало, что он подводит под удар сына харачоевского старшины, который дал ему солидную взятку за то, чтобы он уничтожил весь род Бахоевых.

Зелимхана, к сожалению, захватить не удалось, но начальник округа все равно получил в свои руки важный козырь. Убив сына харачоевского старшины, Зелимхан, бесспорно, совершил тяжкое преступление, и у Дубова были сейчас вполне законные основания для самого безжалостного преследования его. Сопротивление, которое абрек оказал представителям закона, намеревавшимся арестовать его, еще усугубляло его вину.

Дубов давно принял решение, и теперь у него был веский повод. Узнав, что раненый помощник пристава скончался в лазарете, полковник вызвал к себе начальника крепостного гарнизона и приказал:

— С завтрашнего дня подготовьте солдат для воинского постоя в ауле Харачой.

— Там же не у кого! Ведь в Харачое живет одна голытьба, — удивился начальник гарнизона.

— Пусть режут скот, пусть шкуру с людей снимут, а надо проучить этих дикарей. Понятно вам? — закричал Дубов.

— Понятно, господин полковник, есть снять шкуру с этих дикарей, — отчеканил начальник гарнизона.

4.

На следующий же день Гушмазуко отправился к кадию. Несмотря на то, что нагрянувшие беды значительно расширили его кругозор и научили осторожности, он просто никак не связывал всего этого с религией. Кадий был в его глазах представителем высшей правды для мусульманина.

Оба-Хаджи встретил Гушмазуко довольно радушно.

— Да благословит всевышний ваш очаг и ваше спокойствие. Как поживаете? — приветствовал старый горец святого отца.

— Благодарим аллаха, жив и здоров. Как вы поживаете? — спросил в ответ кадий.

Дальше разговор вязался плохо. Гушмазуко не знал, с чего ему начать, а кадий ждал, что скажет ему посетитель.

— Как семья? Какие виды на урожай? — прервал наконец неловкое молчание кадий.

— Слава аллаху, всходы хороши. Если дожди будут, думаю, сумеем собрать кукурузу на прокорм семьи.

— Если ниспошлет аллах, — важно заметил кадий, молитвенно воздев очи.

— Вот с семьей у меня, кадий, большие неполадки...

— Да, да, знаю, очень нехорошо получилось, — перебил его Оба-Хаджи.

«Наверное, уже знает об убийстве сына старшины», — подумал старик и с минуту сидел молча.

— Вот я и пришел к вам за помощью, — сказал он наконец.

— Чем только могу... Все мы во власти аллаха, Гушмазуко.

— Знаю. Я доволен его волей, — начал старик, — но вот Элсановы силой забрали нашу невесту и первыми затеяли с нами ссору. Затем в драке убили нашего Ушурму. По их доносу всех нас пристав Чернов в тюрьму загнал... — Гушмазуко не смотрел на кадия.