Зеленый вертоград. Слова поцелуйные - [23]

Шрифт
Интервал

Так покорен качанью зеленых ветвей,

Как покорен ветрам легкозвонный ковыль,

Где звучит — не звучит многозвучность напева.

И сияет наш Сад, и цветет,

И цветы голубые дает

Хороводно-раскинутый Синь-небосвод.

И с бессмертной усмешкой Адам

Повествует о Еве пленяющей нам,

Под раскидистой тенью единого Древа.

СЕДЬМЫЕ НЕБЕСА

Когда раскрылись нам Седьмые Небеса,

Когда под звонкий гул златого колеса,

Промчались в высоте толпы крылатых птиц,

Мы чувствовали все, что светит нам краса

Непризрачных существ, нездешних колесниц.


Над каждым колесом, на некой высоте,

Был голубь, словно снег в нагорной красоте,

Четверократный блеск над каждым, кто был там,

Земное все — не то, а эти в высях — те,

И можно с ними быть, и это видно нам.


Как быстры кони все. Как сказочен их вид.

В очах у каждого был камень-маргарит.

А тело — стройное, жемчужно-пышный хвост,

У каждого из уст сияние горит,

Как будто он испил от разнствующих звезд.


И гривою взмахнув жемчужною своей,

Ярился каждый конь дрожанием ноздрей,

А вождь крылатых тех держал в руке ключи,

Всех жаждущих он мчал к нагорностям, скорей,

Туда, где первый день, последние лучи.

ЗВЕЗДОЛИКИЙ

Лицо его было как Солнце — в тот час когда Солнце

                                            в зените,

Глаза его были как звезды — пред тем как сорваться

                                             с Небес,

И краски из радуг служили как ткани, узоры,

                                              и нити,

Для пышных его одеяний, в которых он снова

                                             воскрес.


Кругом него рдянились громы в обрывных

                                  разгневанных тучах,

И семь золотых семизвездий как свечи горели пред

                                                 ним,

И гроздья пылающих молний цветами раскрылись

                                           на кручах,

«Храните ли Слово?»— он молвил,— мы крикнули

                                  с воплем: «Храним».


«Я первый,— он рек,— и последний»,— и гулко

                                      ответили громы,

«Час жатвы,— сказал Звездоокий. — Серпы

                                 приготовьте. Аминь».

Мы верной толпою восстали, на Небе алели изломы,

И семь золотых семизвездий вели нас к пределам

                                             пустынь.

ПРОРОЧЕСТВО БОЖЬИХ ЛЮДЕЙ

По левую сторону, в одеянии страшном,

Души грешные, сумраки лиц.

Свет и тьма выявляются, как в бою рукопашном,

Все расчислено, падайте ниц.


По правую сторону, в одеяньи лучистом,

Те, которых вся жизнь жива.

Золотые их волосы  в красованьи огнистом,

Как под солнцем ковыль-трава.


Минуты отшедшие, не вспыхнувши золотом,

Тяжелым упали свинцом.

И в поле неполотом, и в сердце расколотом

Все размножилось цепким волчцом.


Вы, время забывшие, вы Мира не видели,

Хоть к Миру пиявка и льнет.

Себя не украсивши, вы Солнце обидели,

Вас Солнце, вас Ветер сомнет.


Глаза ваши мертвые как будто вы вделаны,

Как будто они из стекла.

И стрелами будут дела, что не сделаны,

Зачем вас Земля родила?


Лежите в болотах гнилыми колодами,

В жерле ненасытных котлов.

Но к Солнцу — кто солнечный —

                      веселыми всходами —

Взойдет до жемчужных садов!

ДВЕНАДЦАТИВРАТНЫЙ

И город был чистый и весь золотой,

И словно он был из стекла,

Был вымощен яшмой, украшен водой,

Которая лентами шла.


Когда раскрывались златые врата,

Вступали пришедшие — в плен,

Им выйти мешала назад красота

Домов и сияющих стен.


Сиянье возвышенных стен городских,

С числом их двенадцати врат,

Внушало пришедшему пламенный стих,

Включавший Восход и Закат.


В стенах золотилось двенадцать основ,

Как в годе — двенадцать времен,

Из ценных камней, из любимцев веков,

Был каждый оплот соплетен.


И столько по счету там было камней,

Как дней в семитысячьи лет,

И к каждому ряду причтен был меж дней

Еще высокосный расцвет.


Там был гиацинт, и небесный сафир,

И возле смарагдов — алмаз,

Карбункул, в котором весь огненный мир,

Топаз, хризолит, хризопрас.


Просвечивал женской мечтой Маргарит,

Опал, сардоникс, халцедон,

И чуть раскрывались цветистости плит,

Двенадцатиструнный был звон.


И чуть в просияньи двенадцати врат

На миг возникали дома,

Никто не хотел возвращаться назад,

Крича, что вне Города — тьма.


И тут возвещалось двенадцать часов

С возвышенных стен городских,

И месяцы, в тканях из вешних цветов,

Кружились под звончатый стих.


И тот, кто в одни из двенадцати врат

Своею судьбой был введен,

Вступал — как цветок в расцветающий сад,

Как звук в возрастающий звон.

ОСАННА

— Что было у вас за пирами?

— Цветочные чаши, любовь.

— Что выше?— Все звезды над нами.

— Что в чашах?— Поющая кровь.

— Своя иль чужая?— Смешались.

— А песни?— Всегда об одном.

— В какой же стране вы остались?

— Осанну, Осанну поем.


Еще от автора Константин Дмитриевич Бальмонт
Фейные сказки. Детские песенки

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Только любовь. Семицветник

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Поэзия как волшебство

Трактат К. Д. Бальмонта «Поэзия как волшебство» (1915) – первая в русской литературе авторская поэтика: попытка описать поэтическое слово как конструирующее реальность, переопределив эстетику как науку о всеобщей чувствительности живого. Некоторые из положений трактата, такие как значение отдельных звуков, магические сюжеты в основе разных поэтических жанров, общечеловеческие истоки лиризма, нашли продолжение в других авторских поэтиках. Работа Бальмонта, отличающаяся торжественным и образным изложением, публикуется с подробнейшим комментарием.


Океания

В книгу вошел не переиздававшийся очерк К. Бальмонта «Океания», стихотворения, навеянные путешествием поэта по Океании в 1912 г. и поэтические обработки легенд Океании из сборника «Гимны, песни и замыслы древних».


Сонеты

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Воспоминания о Марине Цветаевой

«Единственная обязанность на земле человека — прада всего существа» — этот жизненный и творческий девиз Марины Цветаевой получает убедительное подтверждение в запечатленных мемуаристами ключевых биографических эпизодах, поступках героини книги. В скрещении разнооборазных свидетельств возникает характер значительный, духовно богатый, страстный, мятущийся, вырисовывается облик одного из крупнейших русских поэтов XX века. Среди тех, чьи воспоминания составили эту книгу, — М. Волошин и К. Бальмонт, А. Эфрон и Н. Мандельштам, С. Волконский и П. Антокольский, Н. Берберова и М. Слоним, Л. Чуковская, И. Эренбург и многие другие современники М. Цветаевой.