Зеленый остров - [25]

Игорь не знал, что сказать. Потрясенный, он сидел, смотрел на красиво-взволнованную литсотрудницу, на ее длинные пальцы, на пышную прическу, бледноватое ухоженное лицо — и стыдно было ему перед такой утонченной женщиной за свою дикость, безграмотность и бездарность!.. Он бы и не выдержал такого разгрома, сбежал из редакции, если бы не странная зачарованность, которую испытывал от того, что его ругает красивая женщина.

— Знаете, Игорь, вы мне все-таки импонируете, поэтому я дам вам один добрый совет! — продолжала Старикова. — Вы больше не пишите рассказы, зачем это вам? Неужели вы надеетесь стать писателем?.. Но вы даже не представляете себе, какая это тяжелая судьба!.. У нас же в редакции и Николай Иванович, и Олег — писатели. Вот, пожалуйста! Николай Иванович всю жизнь переделывает свой роман о войне — а издать его не может! Или Олег Егорычев. Пусть издал он две книжицы, но в Союз-то его не принимают! И я уверена, не примут, потому что Егорычев весь свой пыл уже истратил. Вы посмотрите: человеку сорок, а он уже весь седой, он уже старик!.. Семьи нет, позаботиться о нем некому — живет, как бог знает кто — кругом одни заплаты. Вот и выходит: мучают они сами себя — и не знают, ради чего! Зачем же страдать, если это никому не нужно! Если уж нравится вам писать — то пишите для газеты. И не надо ничего выдумывать: пишите о своих товарищах по работе. Как вы боретесь за выполнение плана. Как помогаете отстающим. Как ведется у вас социалистическое соревнование. Видите, сколько прекрасных тем!.. Короче говоря, надо уметь замечать каждый росток нового в нашей жизни — и писать об этом бодро, оптимистично. Тогда ваши материалы будут печататься не только в заводской газете, их охотно возьмут и в областную, и в центральную прессу… А рассказ свой заберите, и советую вам никому его не показывать. Понимаете, это что-то совсем не то… Зачем вам, здоровому красивому юноше, задумываться о разных матерях-одиночках и прочем. Вы живите новым, нашей прекрасной действительностью — и все у вас будет хорошо, вот увидите!

Спустившись со второго этажа, занятого заводоуправлением, Игорь открыл притянутую тугой пружиной дверь и вошел в роликовый цех. И сразу окунулся в парную, насыщенную запахами керосина, масел, эмульсии атмосферу одного из самых шумных на заводе цехов. Сотни станков рождали металлически звенящий гул, который обрушивался тяжелым ливнем на входившего в цех человека. Женщины-шлифовщицы, и молодые, и пожилые, с одинаково безразличными лицами стояли у этих станков и, точно заведенные куклы, бесконечно повторяющимися движениями рук перекладывали ролики по одному на желоба станков, по которым детали спускались к шлифовальным кругам.

Но хуже всего приходилось тем, кто работал на штамповочном участке. С оглушительным грохотом штамповочные машины вырубали ролики из прутков. Работали здесь и женщины, и мужчины: время от времени они заправляли в машины новые прутки, заменяли пустыми наполнившиеся кассеты. Работа была не такой уж трудной: в основном, стой да посматривай. Но всю смену эти люди должны были находиться на участке, терпеть расплющивавшую мозги канонаду.

Один из рабочих — немолодой уже низкорослый мужичок в застиранной, какой-то безжизненно-серой спецовке посмотрел на проходившего мимо Игоря долгим взглядом. Игорь не выдержал, отвернулся: столько было в том взгляде знакомой ему зависти!

Вспомнился кузнец Поликарпов, Разве у того легче работа? Разве тише громыхает молот свободной ковки?.. Но почему нельзя себе представить, чтобы Поликарпов вот так же тоскливо смотрел на кого-нибудь из тех, кто не привязан к рабочему месту, может свободно разгуливать по заводу?.. Ответ приходил сразу: у Поликарпова работа живая, даже творческая. Однако Игорь давно убедился: доля бездумного, бездушного труда — как у мужичка в застиранной спецовке или у самого Игоря — преобладает на заводе. Значит, бессмысленно призывать к творческому отношению тех, кто занят таким трудом. Вот как ему, Игорю Карцеву, призывать самого себя душевным образом разрезать трубы на кольца?.. А в газету его наверняка не возьмут, ибо не умеет, подобно Шатихину, писать простые и конкретные статейки о передовиках производства!

Понурый, словно оглушенный, вернулся Игорь на участок. Включил станок — завертелась зажатая в патроне длинная труба, прильнул к ее краю резец… Вот она вертится, эта двухдюймовая труба, стучит свободным концом о стенки полого шпинделя… Вот грызет ее узкая пластинка «быстрореза»… Ну, а ему, Игорю, что при этом делать? Как ему включиться душой в процесс, который вполне может совершаться и без его душевного участия?

Беспокойство переросло в страх. Что же, вот так всю жизнь: стоять и ждать, пока резец отхватит от трубы очередное кольцо?.. Потом передвинуть трубу, снова пустить резец и опять ждать?..

Игорь остановил станок и бросился к своему наставнику Сазонову.

— Николай, тебе сколько лет? — спросил Игорь.

— А что?

— Ну так…

— Гм… тридцать.

— А сколько из них ты на участке работаешь?

— В газету, что ли, надумал написать? — насторожился Сазонов. — Э, братец, не пойдет, про меня ничего не надо писать. Слышишь, я серьезно говорю!