Зеленый Марс - [12]

– Однажды, – начала Майя, – мы ехали в марсоходе, и вдруг взорвалась канистра с кислородом, проделав дыру в крыше кабины. Мы бегали в панике и кричали, а Саймон, который оставался снаружи, подобрал камень подходящего размера, запрыгнул на крышу и запечатал им дыру. После этого мы все болтали как сумасшедшие, пытаясь сделать настоящую заплату, и вдруг поняли, что Саймон вообще не произнес ни слова, и мы все замолчали, посмотрев на него, а он сказал только: «Пронесло».

Они засмеялись.

– А помните, мы раздавали потешные премии в Андерхилле, – произнес Влад, – и Саймон получил одну за лучшее видео. Он поднялся на сцену, чтобы получить награду, буркнул: «Спасибо», – и пошел к своему месту, а потом остановился, вернулся на сцену, как будто ему пришло в голову что-то еще, и знаете, мы все сразу обратились в слух, а он прочистил горло и добавил: «Большое спасибо».

Это заставило Энн рассмеяться. Она встала и вывела всех на морозный воздух. Старшие несли ящик вниз к пляжу, а остальные шли следом. Из тумана закружился снег, когда они вынули тело из ящика и закопали его глубоко в песок, прямо за отметкой, оставленной самыми высокими волнами. Они вынули доску из верхней длинной части ящика и Надиным паяльником выжгли на ней имя Саймона, укрепив доску на вершине первой дюны. Так он был погребен. И, конечно же, отчасти эта церемония успокоила их: он возвращался в мир, растворяясь в нем. Но как личность он исчез навсегда…

Закопав Саймона в песок, они шагали под тускнеющим куполом, пытаясь вести себя так, будто реальность не разорвалась вдруг на части, выхватив одного из них. Ниргал не мог поверить в происходящее. Они с трудом шли к деревне, дыша на руки, разговаривая вполголоса. Ниргал тащился рядом с Владом и Урсулой, страстно желая хоть какого-нибудь успокоения. Урсула была печальна, Влад пытался приободрить ее.

– Он прожил больше ста лет, мы можем сколько угодно говорить, что смерть его была преждевременной, но это насмешка над теми бедолагами, которые умерли в пятьдесят, или в двадцать, или в год.

– И все-таки его смерть была преждевременной, – упрямо повторила Урсула. – С омоложением – кто знает? – он мог бы прожить и тысячу лет.

– Я не уверен. Мне кажется, омоложение в действительности затрагивает не каждую часть нашего тела. А со всей этой радиацией у нас может быть гораздо больше проблем, чем мы думали поначалу.

– Возможно. Но если бы мы были на Ахероне с полным персоналом, биореактором и всем оборудованием, я готова спорить, мы бы его спасли. И тогда ты не мог бы утверждать, сколько еще ему осталось бы прожить. Я знаю, что его смерть преждевременна.

Она пошла быстрее, чтобы остаться одной.

Той ночью Ниргал вовсе не мог уснуть. Он видел операции по пересадке костного мозга, вспоминал каждый момент и представлял себе обратный поток в системе, который мог бы заразить его раком. А может, он заразился через прикосновения? Или просто через тот последний взгляд, который Саймон бросил на него?! Так что он теперь болен тем, что они не могут излечить, и скоро умрет. Закостенеет, онемеет, перестанет двигаться и умрет. Это и есть смерть. Сердце колотилось, его прошибал пот, и он плакал от страха. Нет возможности избежать смерти, и это ужасно. Ужасно вне зависимости от того, когда это случится. Ужасно, что весь цикл был задуман так изначально: что он будет повторяться снова и снова, они будут рождаться, чтобы потом умереть навечно. Тогда зачем вообще жить? Это было слишком странно и слишком страшно. И он трясся всю долгую ночь, а его разум метался по кругу в страхе смерти.

После этого Ниргал с трудом мог концентрироваться. Он начал постоянно чувствовать отстраненность от всего, будто проваливался в белый мир и не мог ухватиться за зеленый.

Хироко заметила эту проблему и предложила ему отправиться с Койотом в одно из путешествий. Идея шокировала Ниргала, ведь он никогда раньше и шагу не делал за пределы Зиготы. Но Хироко настаивала. Ему уже семь, говорила она, он почти уже стал мужчиной. Пришло время взглянуть на поверхность мира.

Спустя несколько недель к ним заглянул Койот, и когда он снова засобирался, Ниргал поехал с ним, заняв сиденье второго пилота в его похожей на валун машине и тараща глаза на пурпурную арку вечернего неба из-за низкого лобового стекла. Койот сделал круг, чтобы он смог полюбоваться огромной и сияющей розовой полярной шапкой, возвышавшейся над горизонтом, словно гигантская восходящая луна.

– Трудно представить, чтобы что-нибудь настолько огромное могло когда-нибудь растаять, – сказал Ниргал.

– Ну, это займет некоторое время.

Они неспешно ехали на север. Их машина была замаскирована – покрыта полой каменной оболочкой, температура которой регулировалась и соответствовала температуре окружающей среды. На передней оси располагалось устройство, считывающее рельеф поверхности и передающее его на заднюю ось, где механические скребки восстанавливали рисунок, заметая следы их колес, возвращая камням и песку ровно ту форму, которую они имели изначально. Так что они при всем желании не могли мчаться с большой скоростью.

Очень долго они путешествовали в молчании, хотя молчание Койота отличалось от молчания Саймона. Он мычал, бормотал, переговаривался тихим напевным голосом со своим искином на языке, который был похож на английский, но оставался непонятен. Чувствуя неловкость и робость, Ниргал пытался сконцентрироваться на маленьком фрагменте окна. Местность вокруг южной полярной шапки представляла собой ряд широких плоских террас, и они спускались с одной на другую по дороге, которая, казалось, была заложена в память компьютера. Вниз, терраса за террасой, пока не стало казаться, что полярная шапка стоит на своего рода огромном пьедестале. Ниргал вглядывался во тьму, впечатленный размерами вещей, но счастливый от того, что они не были такими уж грандиозными, как во время его первой прогулки наружу. Это случилось очень давно, но он прекрасно помнил то ошеломляющее изумление.