Зеленый аквариум - [36]

Туннель уже был почти готов. Еще чуть-чуть осталось до сосен за оградой. Костя и Донделе назначили ночь и час побега. Но в самом конце туннеля сжигальщики наткнулись на огромный камень, валун.

Костя уже хотел отменить весь план. Донделе впал в отчаяние. И тогда случилось такое, что и свои цепи, и свое пребывание в аду Донделе принял за счастье. В пещере к нему вплотную приблизилась человеческая фигура и шепнула:

— Донделе, узнаешь меня?

Вопрос поразил его. Конечно же, он знает здесь всех. Но голоса ему знакомей, чем лица.

Вдруг его руку схватили и втянули под одежду, прямо к бьющемуся под кожей сердцу:

— Все еще не узнаешь? Так я тебе скажу — —

В пальцы Донделе вступило теплое воспоминание. Он снова пережил свою первую мальчишескую радость. Так трепетно нежна едва народившаяся голубка:

— Ты? Нет…

— Да, это я, бывшая Ройтл. Здесь меня зовут иначе. Кроме моего спасителя, никто не знает, что я девушка. Если бы об этом узнал Франкенштейн, я бы давно уже унеслась на небеса. Он сам в меня стрелял. Сжигальщик трупов уже поднял меня на грабли и потащил к огню, но я, наверно, шевельнулась или простонала «мама», и он меня сунул в канаву и присыпал пеплом. А вечером принес сюда и спрятал. Тем временем здесь кто-то скончался, и я стала числиться вместо умершего. Количество ведь должно сходиться. Донделе, я не хотела, чтоб ты меня узнал. Я стыдилась. К чему, думала я, сыпать искры на раны? Но сейчас я вынуждена была открыться. Потому что я не могла не сказать: ты стал слабым. Ты, Костя и другие камня испугались. Не сдавайтесь! Этой же ночью надо взяться и пробиться. Я буду помогать. Либо я буду Ройтл, либо могилу мне ройте!

Оба стояли в глубоком молчании, точно раковины. Их слезы к тому времени еще не восстали из мертвых.

— Донделе, я прежде сказала, что я бывшая Ройтл. Но я и нынешняя. У меня два лица.

И Ройтл резко отступила на шаг и подняла лицо. Пламенный ветер метался по пещере, и его отсвет озарил ее.

И Донделе увидел лицо из двух лиц. Одно напоминало яблоко, одна половина которого розово сияла росяной улыбкой, а второе было ободрано и изъедено.

И он припал к обоим лицам и целовал их, как одно.

8

Донделе был воодушевлен Ройтл. Костю вдохновлял Донделе. Этой же ночью сжигальщики изо всех сил и сверх сил рыли дальше. Ройтл превратилась в сгусток огня. Словно бы огонь, который сжег ей половину лица, пришел к ней просить прощения и своей пламенной силой искупал свою вину. Из печи в туннель облачками вплывали мертвецы и помогали копать. Камень крошился, крошился и раскрошился. Струя райского воздуха ворвалась в ад из рощи за оградой.

Цепи звенели. Мины взрывались. Выли над округой электрические волки. Сжигальщики трупов рвались к звездам. То один, то другой падал. Среди сбежавших — Донделе и Ройтл. Они вдвоем несли Костю. Мина оторвала ему ногу — —

9

Зеленый мост лежал, взорванный, в Вилие: плесенно-зеленый железный орел с клювом в реке и с распростертыми неподвижными крыльями.

В только что освобожденный город входили скрывавшиеся. Они выбирались из пещер, из колодцев, из-под навоза в хлевах.

Партизаны в барашковых папахах, похожих на гнезда цапель, лесные люди, мстители с опаленными порохом лицами — все они устремлялись через Вилию, кто из города в пригород, кто из пригорода в город, в лодках, на паромах, на связанных бревнах. Нетерпеливые парни сами становились своими лодками: прыгали в воду, и стремительная река опаляла их мышцы и приводила в движение руки.

С отрядом партизан из Рудницкой пущи Донделе и Ройтл вступили в город. Было зрелое, песенное лето. Голубой столп от самой земли до первого облачка.

Донделе снял у колодца сапоги и больше их не надевал. Они были прежде на ногах у немца, и Донделе в партизанах мерил ими болота. Теперь, спеша к кирпичному заводу, к замурованному тайнику, где находится его мама, Донделе был обязан их снять и обмыть у колодца ноги.

У взорванного, с клювом в воде Зеленого моста Донделе очутился босым. Он не хотел переплывать реку ни при помощи рук и ног, ни на лодке или пароме. Искусство бродить по крышам, пробираться по провисающим водостокам снова потянуло его. Он акробатически ловко взбежал на железное крыло орлом рухнувшего моста, добрался до клюва, перепрыгнул через ножевидные струи воды между затонувшими поручнями и вскоре оказался на другом берегу, в пригороде.

А там, близ костела, все еще сидела та нищенка, которую он помнил с детства. Она нисколько не изменилась. Те же бельма на глазах, точно яичная скорлупа. Та же медная тарелочка у ее скрещенных ног. Когда-то, проходя мимо, он кидал в тарелку монету. Сейчас ему хочется кинуть полную пригорошню. Но кроме единственного завалявшегося медяка, у него в кармане ничего не оказалось. Он наклоняется и кладет монетку на медную тарелочку.

То здесь, то там появляются люди. Но улица пуста настолько, что ее пустынность видна и слышна. Что это? Улица или чердак? Донделе кажется, что улица — длинный чердак. Лица лопнувших зеркал истекают кровью.

Дверь хаты Федьки-кирпичника заколочена белыми планками. Донделе срывает ставень и проникает внутрь. На полу валяется топор. Близ топора, в пыли, — солнце. Расколотое. Федька здесь с кем-то сражался.