Зеленоглазка - [15]

В этот момент я почувствовала тяжесть у себя на плече – рядом со мной на бревне, которое Син подтащил поближе к костру, сидел спящий Кон. Потом он много раз засыпал вот так у меня на плече. В тот вечер я в первый раз сама уложила его спать. Кейт была не против; она согласно кивнула, когда мы с Коном покинули кружок у костра. Я приготовила постель и помогла ему раздеться. Кон был сейчас совсем сонный и забыл о том, что он уже почти мужчина. На самом деле он был еще совсем ребенком и по-детски потянулся ко мне ручонками, чтобы я поцеловала его на ночь.

– Как хорошо, что ты пришла к нам, Эмми, – сказал он.

Он почти сразу же уснул, но я еще немного посидела рядом, не отнимая руку от его щеки; я ощущала тепло его дыхания. Я думала о его невинном поцелуе, о том, как это детское тело нежно прильнуло ко мне, и чувствовала, что излечиваюсь после мерзости и грубости Гриббона. Мне хотелось, чтобы это дитя принадлежало мне, а не Кейт. Тогда я впервые осознала, что действительно хочу иметь детей. Ко мне пришло очищение; впервые после ужаса в «Арсенале старателя» у меня появился проблеск надежды. Я больше не чувствовала себя бедной простушкой – поцелуй этого мальчика вдохнул в меня силы и прогнал страх.

Когда я вернулась к костру, О'Доннелы уже собирались к себе в лагерь. Хотя никто из сидящих и не был официально представлен другим, за время разговора все уже успели перезнакомиться и знали друг друга по именам, и только я осталась незнакомкой. Миссис О'Доннел кивнула в мою сторону.

– А это… еще одна дочка? – спросила она с сомнением в голосе. Я не была похожа на их дочь.

– Нет, – ответила Кейт, – это друг нашей семьи, Эмми Браун.

Так и повелось.

Мне постелили на соломенном матрасе в маленькой палатке Розы. Что бы я ни думала о Розе потом, я не могу не признать, что в ту ночь она была гостеприимной со мной; да, ей были свойственны и ревность, и жадность, но в отношении людей, а не вещей. Она, не задумываясь, делилась со мной всем, даже теми предметами роскоши, которые привезла с собой, а ведь запасы их не были безграничны, – душистое мыло, одеколон; я помню, она подарила мне мешочек лаванды, чтобы вещи в моей сумке приятно пахли.

Я лежала у откидного окошка палатки и смотрела на ночное небо Балларата; рядом со мной тихо спала Роза. Десять тысяч озарявших небо костров уже потухли, и теперь оно было серым; наступила тишина, было слышно лишь, как где-то в горах воет динго – австралийская собака да раздается пьяная песня двух старателей, бредущих домой из бара. Я не могла уснуть и все думала о Гриббоне, и не верила, что наступит время, когда я смогу вырваться из плена этих ужасных воспоминаний; но в конце концов я уснула и наступили мир и покой.

На следующее утро я проснулась, когда все еще были в своих постелях – даже большинство соседей. Роза спала так крепко, что я не потревожила ее, хотя долго ползала в тесной палатке, пытаясь отыскать одежду; я подумала, что она, наверное, привыкла так долго спать с детства. Я развела костер и уже поставила согреваться воду, когда появился Ларри.

– Будешь чай? – спросила я.

– Спасибо.

Он мрачно посмотрел на меня. Насколько я поняла, он был единственным из всех, кто не принял меня. Думаю, что, если бы я собрала свои вещички и ушла, он был бы совсем не против. Возможно, так было потому, что из всей семьи он один осознавал до конца, в каких условиях они оказались и насколько малы шансы, что земля Балларата подарит им что-нибудь, кроме бедности. Все они, даже Дэн, не желая того, сваливали возникающие проблемы на Ларри. Возможно, он считал, что сейчас им ни к чему лишний рот, а может быть, ему претила мысль о том, что я была там одна, с Гриббоном, в «Арсенале старателя». Ларри был из тех, кто привык судить людей строго. Иногда он бывал даже слишком суров, но это только придавало ему силы и уверенности в себе.

Мне предстояло как-нибудь разрешить его колебания в отношении меня. В конечном счете он лучше Кейт понимал, что я вовсе не робкая девочка, которая боится и слово сказать, а уж тем более постоять за себя.

Небо было еще серым, но на западе вершины гор уже позолотились, и день обещал быть теплым и солнечным. Городок понемногу пробуждался, хотя до начала рабочего дня еще было время. Мы сидели одни, не считая нескольких соседей, которые тоже встали в этот ранний час. То, что Ларри ждал, когда я заговорю с ним сама, не пытался избегать меня, оставляя свои сомнения в силе, показалось мне достойным всяческого уважения. Еще вчера я считала его незрелым, теперь же он казался мне даже старше своих лет.

Я протянула ему кружку с горячим чаем.

– Ты не доверяешь мне, Ларри? – спросила я. Он покачал головой, но не стал прятать от меня глаза.

– Кто ты на самом деле, меня не касается, – ответил он, – и я не хочу впутывать нашу семью в твои личные дела.

– Твой отец не будет против, если я останусь. И твоя мама…

Он жестом остановил меня. – Мой отец – человек простой. И мать – чрезвычайно добрая женщина. Было время, когда можно было позволить себе подобную роскошь. Но сейчас другая ситуация, а они этого не понимают. И я обязан защитить их в этой жизни.