Зеленое золото - [20]

— Вывозку со сто двадцать шестой делянки действительно прекратили, — продолжал Реммельгас, — но только для того, чтобы послать лошадей на более близкие участки. Сто двадцать шестая завалена кругляками, ведь вам это известно, товарищ Нугис? Конечно, известно!

Лесник почувствовал себя, как провинившийся школьник. Но прежде, чем он успел что-либо сказать, Реммельгас уже задал новый вопрос:

— Пространство между Куллиару и Люмату относится к вашему обходу?

— Да…

— Почему там в прошлом году не провели санитарной рубки ухода?

Питкасте понял, что это опять камешек в его огород, и счел нужным заявить:

— Кто стал бы покупать и вывозить лес из этих трущоб? И стоит ли говорить о каких-то высохших да корявых соснах и елках? Пусть их еще постоят.

Нугис уселся. Как быть, что сказать? Говорить ли о том, что он тысячу раз напоминал Питкасте о рубках ухода, пока тот не затопал на него однажды ногами: «Отстанешь ты от меня или нет?» Бывало, он, Нугис, отдерет у себя в лесу истлевшую кору с какого-нибудь сухостоя и найдет вдруг аккуратный, словно по рисунку выточенный узор короеда. Сердце кровью обольется, как на такое посмотришь. Ведь эта дрянь так быстро плодится и распространяется, столько деревьев губит! Только пусть Реммельгас, лиса этакая, к нему не подделывается. Знает он, что у него на уме. Боится, хитрец, выложить в открытую свой истребительный план, вот и кружит все вокруг да около. Но его, Нугиса, на этом не проведешь, не на таковского напал!

— Давно вы в лесниках, товарищ Нугис?

— Сорок один год.

— И все это время были здесь?

— Да, здесь, в Сурру. — И про себя: «Да, да, почти два твоих века, так что не тебе меня учить».

— Сорок один год! — Реммельгас поднялся. Одет он был в серый костюм с брюками навыпуск. Нугис не испытывал особого уважения к человеку, который расхаживал по лесничеству в отглаженных брюках и начищенных до блеска ботинках. Простые галифе и пара добрых сапог — вот наряд для леса.

— Сорок один год! — Реммельгас обошел вокруг стола. — Да тут познакомишься с каждым деревом, с каждым кустом, с каждым камнем, всех зверей и то будешь знать наперечет.

— Нугис пройдет осенней ночью по своему лесу, как по дому, — сказал лесник из Кюдемы, Карл Килькман, сидевший в углу между окном и шкафом.

— Если человек так знает лес, то и любит. А если любит, то и бережет.

И почему-то взгляд Реммельгаса стал при этих словах грустным. Люди зашевелились: видно, их озадачил вид лесничего, словно вдруг постаревшего у них на глазах. А Нугис подумал, что самое время теперь сказать бы: «Да что ты, чернильная душа, знаешь о лесах, да о любви к ним?» Но, опять не набравшись решимости, только яростно подкрутил кверху усы — сначала один ус, потом другой.

— Лесники не садовники, чтоб эти нежности разводить, — фыркнул круглолицый Антс Тюур и зевнул. Ему было скучно. Вот морока: сидеть два часа подряд в натопленной комнате и говорить только о деревьях, о жуках, о пнях да о пропсах! Он был самым молодым тут, послевоенным лесником. Болтать он мог часами, все равно о чем, но только не о лесе. Тюура не любили, он оставался в среде лесников на отшибе, совсем как его участок Кулли, расположенный далеко за станцией Куллиару. Он отличался вспыльчивостью и взбалмошностью, быстро выходил из себя, после чего узко сощуривал глаза и цедил сквозь зубы: «Ах, вот как?» Среди туликсаареских лесников не было охотников до драки, и с Тюуром старались по возможности не связываться.

Заметив, как люди с досадой покосились на Тюура, Реммельгас решил не оставлять без ответа его ядовитую реплику.

— Что ж, товарищ Тюур нашел подходящее сравнение — мы вроде садовников. Какое большое богатство отдано под наше попечение! Каждое бессмысленно уничтоженное дерево — это расхищение народного достояния, а каждое невыращенное дерево — грабеж. А что делаем мы? В Кюдема валяются на старых складах неошкуренные кругляки. На многих делянках, где уже давно закончены работы, та же картина. Короеды не могут и пожелать лучшего корма! И во многих местах нашего лесничества выращивают вредителей, — занимаются этим в нынешнем году и на делянке сто двадцать шесть. В лесах около Люмату полно сухостоя и бурелома, большая часть леса за весь свой век не видела рубок ухода. Хвойка сожрала прошлой весной на участке Кулли половину посаженных культур…

— А что я мог сделать? — Антс Тюур мотнул головой и добавил шутливо: — Если бы эти чертовы хвойки были величиной с воробьев, тогда дело другое — бери ружье и пали в них…

Питкасте прыснул, но Нугис, наклонившийся вперед и приставивший к уху ладонь, чтоб лучше слышать, сердито цыкнул. «Откуда лесничий все так хорошо знает? — удивился он. — Прожил тут всего-навсего четыре недели, а говорит так, будто четвертый год тут находится. Ведь все верно». Нугис забыл об усах и даже о своем намерении поддеть лесничего. Слова последнего забрали его за живое, и он сердито взглянул на Тюура, чтоб тот замолчал.

— Нет, если бы хвойки были величиной и с ворону, даже тогда товарищ Тюур их не заметил бы, так мало он интересуется своим лесом! — решительно сказал Реммельгас, и на лицах отразилось одобрение. — А если товарищ Тюур не справился с охраной культур в прошлом году, когда по всему лесничеству было посажено всего лишь двадцать гектаров, то как он думает это сделать в нынешнем году, когда мы будем сажать и сеять по крайней мере в шесть раз больше?