Зеленое море, красная рыба, черная икра - [20]

Оперативное совещание прошло под знаком ареста Мазута. Начальник рыбинспекции Цаххан Алиев не скрывал удовлетворения:

– Мазут – бродяга, бандит, Игорь Николаевич, – несколько раз повторил он. – Злостный рецидивист-браконьер. Пять раз за браконьерство привлекали… Главный враг Сережки Пухова был на этом участке…

– Не фантазируй! – неожиданно откликнулся дремавший Бураков. – Не был он враг Сережки! Мазут браконьерствовал. Сережка ловил – вот и вся вражда!..

– Да ладно! Много ты знаешь! Спишь, и спи! Тебе бы главное – поменьше шевелиться… – махнул на него рукой начальник рыбинспекции.

– Когда шевелишься больше, чем надо, – суета одна получается, – ответил, не открывая глаз, Бураков. – А ты что, Алиев, всерьез подозреваешь Мазута?

– Никого я не подозреваю, – сердито буркнул Алиев. – Это вам надо подозревать или оправдывать. Но знаю, что воевали они всерьез…

– А ты в курсе, что Мазут вытащил Пухова из воды, когда он чуть не утоп у банки Зубкова?

– Ну да, вытащил! До этого Сережка два часа на моторе гонял за ним, пока Мазут его на камни не завел! Если бы Сережка утонул тогда, Мазуту срок обломился бы как из аптеки!

– А кто узнал бы про это? – сонно поинтересовался Бураков. – Людей там не было!

– Были! Монтажники из Нефтегаза…

Говорили громко и много – не по делу. Но скольких я видел в жизни следователей и прокуроров, криминалистов и оперуполномоченных – толковых, юридически грамотных, – которые за всю свою деятельность никогда не раскрыли ни одного убийства!

Это давалось всегда только избранным, отмеченным особым даром. Сильные стороны таких людей нередко являлись продолжением их недостатков – неумения мыслить абстрактно, ограниченности, агрессивного, неуемного честолюбия.

Я смотрел на окружающих меня сыщиков и думал: кто из них может оказаться сейчас наиболее удачливым? Уравновешенный, косая сажень в плечах, Бураков, разглядевший поэта Евтушенко на этикетке спичечного коробка, посвященного Циолковскому? Горячий, идущий прямиком к цели Хаджинур Орезов? Мой тихий, сутулый, многодетный следователь Ниязов – вечно занятый проблемами детского сада, лекарств, панамок, колготок… А может, я сам?

Полковник Эдик Агаев величественно молчал, передоверив мне все полномочия. Вновь созданное управление внутренних дел Каспийского бассейна уже объявило о присылке бригады проверяющих – не менее трех ревизоров, обещавших перетряхнуть все его бумаги, и мой однокашник чувствовал себя весьма неуютно.

– Этих людей хорошо допросили, тех, кому Пухов помогал вечером перетаскиваться? Джалиловых? – спросил я.

– Хорошо, – крикнул Хаджинур. Он сидел в углу у балюстрады. Между полами его незастегнутой кожаной куртки виднелся ремень, шедший под мышку – к кобуре. – Я сам с каждым говорил. Они ночевали на новой квартире.

– И никто не выходил до утра?

– Никто. Первым ушел в семь утра зять – на работу. Я беседовал с бригадиром, он лично инструктировал его в половине восьмого. Надо еще учесть: Сергея перед его гибелью видели много людей. Он весь день провел в центре. Жене ничего утром не сказал. Ушел, и все. Может, ему кто-то был нужен?

На этот счет у меня имелась своя версия: Пухов искал встречи со мной. Наедине. Вне этих стен.

Извинившись, я вышел в приемную. Гезель была на месте, на-столе перед ней стоял красивый, старинной работы, глиняный кувшин – по утрам Гезель выходила на угол, где старая армянка в киоске каждый раз открывала специально для нее свежую банку виноградного сока.

– С Пуховой ты можешь меня связать, Гезель? Ты давно видела ее?

– Жену Сережи Пухова? – удивилась она. – Сегодня. Вернее, сейчас. Она, кстати, спросила, когда у вас прием.

– Какое совпадение!

– Я сказала – «по понедельникам».

– Гезель! Сегодня только четверг!

– В обед она собирается на кладбище…

– Ничего не поделаешь, – сказал Бураков, когда после совещания рассказал о плачевном состоянии, в котором пребывает прокурорская «Нива». – Надо посылать Рустама, чтобы чинил колеса, – Он покачал головой, похлопал себя по толстому животу.

– И все? – спросил я.

– А что поделаешь? Все равно виновника не найдем. Такие вещи можно вскрыть только случайно.

– Постарайтесь объяснить мне, зачем это сделали?

– Ну как зачем? – развел руки Бураков. – В порядке общей дисциплины. Чтобы знали, что не вся власть у вас.

– Может, все-таки из хулиганства?

Бураков посопел в короткие широкие ноздри, будто продул двустволку, потом сказал:

– Не думаю, что из хулиганства. Это вас все-таки припугивают.

– Кто, зачем?

– О-о-о, если б я знал, – сказал Бураков. – Такие уж условия игры. Вам намекнули, что здесь на каждого можно найти управу. Они ведь знали, что вы не будете поднимать сильный скандал.

– А почему они, по-вашему, это знали?

– У нас все про всех знают. Знают, что вы вчера ужинали с девушкой в ресторане, выпили пару рюмок коньяка, а потом ездили на машине, что запрещается. Уже основание, чтобы вас вздрючить. Потом поставили машину около дома, а не оставили в прокуратуре… Есть тактика упреждающих ударов, – рассудительно заключил Бураков. – Вперед ваших шагов они вам легонечко так по носу дали, чтобы вы знали: полезете дальше – они вам найдут укорот серьезнее. Сейчас я скажу Рустаму!