Зеленое движение в Гражданской войне в России. Крестьянский фронт между красными и белыми. 1918—1922 гг. - [85]

Марков пишет, что летом 1919 г. на стороне белых были фактически только лица, непосредственно связанные с армией. Для большинства населения окрестностей Геленджика, где служил автор, зеленые были своими, а добровольцы — врагами. В таких условиях эффективная борьба с ними, учитывая благоприятнейший рельеф местности, равно как и мало-мальски эффективная работа контрразведки, оказывались невозможны.

В то же время в селах могли благополучно существовать официальные лица от Добровольческой армии, если они были из местных и были в контакте с населением. Так, в Береговом на положении коменданта находился некто Коген, бывший толстовец. Он, безусловно, знал местных зеленых, но жил с ними вполне мирно. Он был зарублен карателями-черноморцами, когда возмутился против расправ.

«Не страшны были в военном смысле и те банды «зеленых», т. е. дезертиров, которые скапливались в тылу, в неприступных горах. Правда, к ним, несомненно, пробрались уже большевистские агенты, которые и использовали их для своих целей, инсценируя разные бессмысленные выступления, вроде захвата какого-нибудь села на несколько часов, и расстраивая жизнь тыла, и без того очень расстроенную. Перепуганные поселяне бросали насиженные гнезда и со всем своим скарбом устремлялись в города. В Черноморской губернии были заброшены таким образом все культурные хозяйства, тысячи десятин виноградников, огородов, садов, посевов: по ночам являлись шайки грабителей и грабили одинокие хутора и усадьбы и иногда брали заложников, чтобы потом получить с них выкуп. Зеленые пытались местами выдать себя за партийных работников, но это, конечно, было только красивой позой: большинство из них просто дезертиры, меньшинство просто уголовный элемент, и на все это — несколько агитаторов-большевиков, стремящихся создать в тылу армии тем больше затруднений, чем блистательнее были успехи ее на фронте»* Один из сюжетов этого бытия на Черноморском побережье описывает Наживин. Местный парень, некий Алешка, растревожил обывателей рассказами о сорокатысячном корпусе то ли красных, то ли зеленых. В Уланку явился отряд зеленых, оставивший после себя несколько трупов и ушедший в город при появлении карательной экспедиции. Местный урядник в таких условиях, конечно, старался проявлять минимум активности. По соседству с Уланкой в Широком три местных парня во главе с предприимчивым Алешкой обошли соседей с «обыском», получив в качестве убогих трофеев «старое ружье Винчестера без затвора и старую генеральскую шпагу, который можно было в печке мешать», и поутру скрылись. Вскоре в Широкое явился отряд зеленых, «долго обстреливал дачу доктора Дробного, у остальных забрал у кого скот, у кого одежду, у кого деньги и золотые вещи, у кого мед и другое продовольствие и со всем этим добром удалился снова в неприступные горы... тот Алешка, который принес нам в Широкую весть о появлении сорокатысячного корпуса и который потом ночью произвел у всех обыск, был уличен «зелеными» в какой-то грязной истории и расстрелян. Труп его валялся в канаве при дороге...».

Однако со временем зеленые становились все более дерзкими, хозяйственная жизнь все более разрушалась. Свое видение черноморской зеленовщины оставил один из белых моряков. «Кавказские горы давали хорошее укрытие разного рода зеленым. Вначале они состояли из укрывавшихся от мобилизации местных жителей и были малоактивными, но постепенно усиливались. В связи с поражениями на фронте банды зеленых сильно пополнились дезертирами и направленными партией из городов коммунистами, и скрывавшиеся командиры приступили к военной организации отдельных отрядов.», составивших вскоре целую армию. Осенью 1919 г. казачьи части были стянуты к крупным центрам, приморское шоссе и прилегающая местность оказались во власти «покрасневших» зеленых⁵⁵⁸. Однажды эсминец «Живой» получил задание освободить захваченный зелеными поселок на побережье, с убийством коменданта. Десантная партия уже никого не обнаружила. Репрессия выразилась в том, что в домах «подозреваемых» (в соучастии?) изъяли полтора десятка гусей, пошедших в командный котел⁵⁵⁹.

Очень показательный пример связан, опять-таки, с оценкой настроений зеленых — реальных и потенциальных. На уединенном хуторе под Геленджиком жил отставной гвардейский генерал, «который своим генеральским басом всюду и везде бубнил: — Чепуха все это. Деникин — баба, а Добровольческая армия — банда! Нужна железная дисциплина. Только тогда наш «добросовестный» и работает, когда его железной рукой за шиворот держат. И нечего дурака валять: нужно скорее царя ставить!» И поселяне, а по рассказу и зеленые, верили этому «настоящему», не говорящему «демократических слов» генералу, как никому. Однажды на генеральском хуторе перессорились рабочие. На шум тут же примчались зеленые «с ржавыми винтовками на веревочках»: «Генерала грабят?» «Генерал поблагодарил их за добрососедские отношения, предложил им покурить, и вот все уселись с цыгарками на бревнышках. И стал генерал их уговаривать: какого черта они в горах сидят — ведь когда-нибудь придется же вылезать из кустов? Те отвечали, что авось скоро подойдут красные. Генерал засмеялся: Добровольцы были как раз в апогее своего успеха, прошли уже за Киев и стояли под Саратовом, — какие же красные? Другому не поверили бы, конечно, но Х-у поверили.