Зеленое движение в Гражданской войне в России. Крестьянский фронт между красными и белыми. 1918—1922 гг. - [84]

А. Марков пишет о том, что первые отягощения и жестокости Черноморье увидело от добровольцев, а не от красных. Кубано-Черноморская республика мало затронула местных крестьян, как и проход Таманской армии. Добровольческая же армия стала возрождать государственность, зачастую с негодными средствами. К тому же к концу 1918 г. последовала мобилизация в войска. Черноморское крестьянство отнеслось к мобилизациям в Белую армию весьма прохладно. Уклонявшиеся, уйдя в горы, образовали зеленые отряды.

Государственные службы под властью ВСЮР восстанавливались даже с некоторым избытком. Так, возродилась пограничная служба, хотя не только охранять морскую границу, но даже бороться с контрабандой было практически незачем в условиях Гражданской войны. На побережье селились семьи офицеров, включая семьи генералов Романовского, Эрна, Маркова.

Действия добровольцев были на удивление неудачными. Прибывший военный начальник в большом селе Береговое приказал публично выпороть отцов неявившихся призывников, чем произвел тягостное впечатление. Наживину по прибытии в Геленджик выпало познакомиться с безобразнейшим поведением чинов контрразведки. О том же пишет в воспоминаниях живший в Геленджике не у дел недавний начальник штаба Донской армии (в атаманство П.Н. Краснова) генерал И.А. Поляков: «Что представляла контрразведка Добровольческой армии, испытал лично и я, проживая весной 1919 года в Геленджике как частное лицо, находясь, как начальник штаба Всевеликого Войска Донского, в 4-месячном отпуске. Произвол ее чинов дошел до того, что я вынужден был пригласить к себе начальника пункта и решительно ему заявить, что при повторении некорректностей его чинов я протелеграфирую ген. Романовскому и попрошу его оградить меня от издевательств. Мое заявление подействовало, и меня оставили в покое. Легко себе представить, что же они проделывали с теми, кто не был в состоянии себя защитить»⁵⁵⁷. Наживин рисует картинку подобного произвола в отношении себя.

При этом добровольческая власть была представлена самыми скромными силами, базировавшимися на побережье. Горы и леса оставались для них малодоступны. Дезертиры и всякого рода обиженные стали пополнять ряды лесного воинства, превращаясь в зеленую армию. В июне из Новороссийска для карательной экспедиции явился Черноморский конный дивизион, состоявший из казаков и кавказских горцев. Эта экспедиция превратилась в «Тамерланов погром» с сожжением сел и хуторов, казнями и всевозможными безобразиями. Дивизион отозвали, но ряды зеленых и их ожесточение после такого «умиротворения» только выросли.

Наживин пишет: «Настроение крестьян в нашем крае было смутное и тяжелое. Большевики определенно и сразу напугали их, хотя здесь они прошли своей Таманской армией только мимоходом, и так как это был медовый месяц большевизма, то они почти совсем не грабили и почти не убивали. Но все же широты их размаха народ определенно испугался и, когда в горах появились первые разъезды добровольцев, многие крестьяне буквально плакали от радости». Однако для борьбы с немногочисленными и неопасными местными большевиками были присланы карательные отряды из горцев с гвардейскими офицерами во главе. Жестоко вели себя и казаки. Кубанцы, отождествляя местных мужиков с большевиками, беззастенчиво грабили, восстанавливая свои потери от большевиков. Из рук вон плохое администрирование, неоправданные показные жестокости, взяточничество естественно сдвигали настроение местных крестьян в «зеленую» сторону. Очередной администратор генерал Корвин-Круковский за считаные дни смог пополнить ряды зеленых нелепой и жестокой трудовой мобилизацией, от которой местные жители, естественно, укрывались в горах.

Зарисовка Наживина о путешествии по побережью такова. «Был вечер. Ехать на ночь сорок верст лошадьми до Геленджика мне определенно не советовали: по дороге шалят «зеленые», — так под цвет зеленых кустиков, называли здесь укрывшихся в них дезертиров. Но я видел уже столько опасностей, что одной больше ничего уже не составляло.

— Ничего, доедем как-нибудь… — успокаивал меня извозчик. — Ну а ежели, между прочим, какие и выйдут, так вы ложитесь в линейке, и я скажу, что везу из больницы тифозного. Авось не стронут.

Поехали. Лежать мне скоро надоело, и я сел. Извозчик неодобрительно покосился на меня. Благополучно проехали цементные заводы, место репутации незавидной, и выехали уже в горы, в места пустынные.

— Ну, слава богу: хулиганов проехали, теперь разбойники начались. — проговорил извозчик.

Я глянул вперед: на ярко освещенном луной шоссе у моста стояло шесть черных молчаливых фигур. Я быстро лег на линейку. Черные фигуры молча подпустили нас к себе, заглянули в линейку и, ни слова не говоря, пропустили мимо.

Проехали благополучно и Кабардинку.

— Ну, теперь слава богу, доедем уж. — сказал ямщик. — Тут уж не грабят.»

Зеленые грабили, убивали одиночных офицеров и солдат, нападали на посты. Приморское шоссе к концу лета 1919 г. окончательно стало непроезжим. Что интересно, А. Марков отмечает психологический перелом. Осенью 1918 г., на подъеме, вскоре после занятия Новороссийска добровольцами, офицеры по одному и по двое ездили и ходили, не опасаясь нападений, даже когда видели костры зеленых на горах. Через неполный год те же люди чувствовали себя окруженными «зеленой стихией», немногочисленные и не очень боевые гарнизоны склонны были в лучшем случае защищать самих себя в укрепленных пунктах, не проявляя желания идти в горы. На небольших пограничных постах офицеры фактически были обреченными заложниками: их солдаты имели связь с зелеными и готовы были сдаться при серьезном нападении, офицер оказывался заведомым призом победителей.