Зеленое дитя - [48]

В первый же год деятельности нашего правительства мы приняли законы, обеспечивавшие соблюдение данных принципов, однако потребовались долгие годы, чтоб этот механизм заработал без сбоев. Например, очень скоро пришлось депортировать из страны группу бунтарей-испанцев. Потом несколько купцов объявили о своем банкротстве: в ответ им предложили взять в свободное землепользование участки в прериях или же, если этот вариант их не устраивает, покинуть страну. Отдельные estancerias противились конфискации излишков производимой ими сельскохозяйственной продукции, но опять же единственной альтернативой в этом случае была эмиграция. В целом, трудности были невелики — особенно если сравнивать со странами, давно сформировавшимися в социальном и экономическом плане. Наши задачи существенно облегчало отсутствие социальных преград, хотя Ронкадор прошел через рабство, и среди крестьянской бедноты было немало людей совсем темных и нищих. Главное, что общество было бесклассовым (если не считать испанцев), и нам нужно было лишь найти способ уравнять достаток всех его членов.

Если коротко, наш метод сводился к следующему. Мы постепенно определили число дней, когда отдельно взятый работник трудится на себя, а когда — на государство. Дни, когда он работает на государство, контролирует estanceria; произведенная продукция сдается, и часть ее идет на нужды производителя. Излишки же, предназначенные для государства, собирают в амбарах и на складах, и так в каждом городе и районе, а затем они обмениваются на продукцию, изготовленную ремесленниками. Положим, стачал сапожник пару сапог, — пожалуйста, он мог, согласно установленному тарифу, получить за них определенное количество чая, табака, говядины или кукурузы. То, что оставалось сверх натурального обмена, скапливалось в столице, и затем купцы меняли эти излишки на предметы импорта. Ввозимая продукция делилась на два вида: потребительскую, от поваренной соли до ювелирных украшений, и государственную, например, обмундирование для армии. В случае превышения экспорта над импортом допускалось, чтобы денежная разница оставалась на кредитных счетах иностранных поставщиков; превышение же ввоза над вывозом было категорически запрещено.

Вот и вся наша нехитрая экономика, однако я вовсе не тешу себя иллюзией, что эту модель можно с тем же успехом применить и в более цивилизованных странах. Она доказала свою жизнеспособность в государстве Ронкадор — здесь нет никаких сомнений. По истечении трехлетнего срока деятельности первого республиканского правительства в стране воцарились мир и благоденствие. Мужчины и женщины жили в атмосфере взаимного доверия, возделывая землю и вкушая в изобилии плоды трудов своих.

Правда, обнаружилось одно непредвиденное обстоятельство. Через три года срок действия избранного Совета истек, и, согласно Конституции, необходимо было снова созывать народное собрание и переизбирать правительственный Совет. Когда подошел срок, я нанес визиты всем трем членам Совета. Первым делом я отправился к Херманегильдо Чора. Все три года он отнекивался, когда его приглашали на заседания Совета, отговариваясь тем, что он-де стар и немощен. Застал я его на веранде: он сидел, откинувшись в кресле, и на темном фоне внутренних покоев выделялась его седая, отливавшая серебром голова. Ему исполнилось восемьдесят три, — он просил проявить уважение к возрасту и оставить его в покое. Он был уверен в компетентности нынешних руководителей, и, со своей стороны, полагал, что может без колебаний доверить управление государством исполнительному комитету.

Тогда я поехал встречаться с доном Паскуалем Арапати. Я нашел его в открытом поле: он присматривал за сбором чайных побегов. Операция эта очень ответственная, требует от сборщиков большого умения: прежде чем снять листики с веточек, растение осторожно обжигают на открытом огне. Дон Арапати продержал меня в поле целый день, до самого конца вечерней смены, а затем пригласил составить ему компанию за ужином. Стол был накрыт в estancia, все сидели вместе — и хозяин и работники, и ели из одинаковой посуды. За столом царило оживление, веселье, хохотали до изнеможения, до испарины. В общем, было не до разговора. Только под конец, за сигарой, я все же улучил свободную минуту и объяснил дону Паскуалю, зачем пожаловал. А тот даже слушать не стал.

— Вернешься в город, объяви собранию от моего имени, что у них лучшее правительство в мире, и что только дурак может вмешиваться в его работу, — таков был его ответ. Сам он-де слишком занят, чтоб отвлекаться на государственную службу. Это занятие для людей ученых, — для дона Херманегильдо и генерала Сантоса.

В общем, я был близок к панике, когда, в конце концов, ничего не добившись от двух членов Совета, добрался до фермы генерала. Как вы легко догадались, я застал своего старого друга за его излюбленным занятием — кормежкой колибри. Ручные птички все так же доверчиво порхали вокруг его гусиных перьев с сахарным сиропом, и ничто не нарушало эту трогательную идиллию. Когда я рассказал ему, как отнеслись к вопросу переизбрания его коллеги, он улыбнулся, как философ, и не выказал ни малейшей обеспокоенности. Но обещал подумать и прибыть на заседание собрания с новыми предложениями.