Зеленое безумие Земли - [3]

Не находя слов, Аштау покачал головой и посмотрел на Бурри со странным выражением восхищения и тревоги одновременно.

— Для рассмотрения этой идеи, которая названа проектом Единого Поля Разума, — продолжал он, — создана специальная комиссия, в состав которой включен и я. Но, как видишь, работать я сейчас не могу, и поэтому я рекомендовал тебя. Председателем комиссии утвержден академик Ранкама из Южно-Азиатской группы, он и введет тебя в курс дела.

— Но я ведь совершенно не готов к такой работе! — воскликнул Бурри. — Мои познания в этой области настолько скромны...

— Вздор! — перебил его Аштау. — В комиссии сто человек. Там найдется, кому заниматься специальными аспектами проблемы. А свою задачу ты определишь сам. Проект задевает все стороны жизни общества, и будь ты даже археологом, все равно тебе нашлось бы дело. А кроме того, на кого же мне перекладывать этот тяжкий груз со своих немощных плеч, как не на тебя!

Аштау улыбался. Улыбка его была бледной, какой-то вымученной. В эту минуту совершенно беззвучно открылась дверь, и вошел Шанкар.

— Сожалею, но я вынужден заявить о своих правах. Время истекло.

Аштау не стал протестовать. Он протянул Бурри руку и спросил:

— Ты куда сейчас, вещь в себе?

— У меня отдых, мы с товарищами договорились слетать в Альпы.

— Понимаю, отдых на лоне дикой природы... Это хорошо. Я вот тоже еду отдыхать. Кстати, куда мы едем, профессор?

— В Австралию, — сказал Шанкар, склоняясь над пультом видеофона.

— Ну, что ж, иди, Бурри, — грустно сказал Аштау, окидывая его испытующим взглядом. — Желаю успехов. Всегда!

— Выздоравливайте, учитель, — сказал Бурри, пятясь к двери, — и возвращайтесь скорее.

Аштау грустно улыбнулся и махнул рукой.

Бурри медленно спустился вниз, ощущая непонятную тоску, от которой хотелось, как в детстве, уткнуться лицом в теплые материнские ладони и заплакать.

Море, ставшее уже свинцово-серым, шумело глухо и угрожающе. А до самого горизонта были одни волны, они безостановочно шли и обрушивались на берег, и было непонятно, как не устает земля выдерживать их неиссякающую ярость.

2

Сон исчез мгновенно, словно непроницаемая завеса, окутывающая сознание, взвилась единым порывом, и мир реальности надвинулся вплотную. Комнату наполнял слабый мелодичный гул. Бурри поднял голову и увидел жемчужно мерцающий экран видеофона. Рядом с ним горел зеленый глазок — это работал излучатель будильника.

На ходу набрасывая на себя халат, Бурри подбежал к видеофону и нажал клавишу. Экран наполнился голубоватым светом, в глубине его проступило изображение Шанкара. Его всегда замкнутое лицо выражало сейчас отрешенную усталость.

С минуту врач молчал, глядя на Бурри невидящими глазами. Видеофон излучал тревогу. Чувствуя, как беспорядочными толчками забилась в висках кровь, Бурри бессильно опустился в кресло.

— Аштау скончался, — глухо сказал Шанкар, провел рукой по лицу и посмотрел на Бурри. — Все его друзья уже здесь и ждут только тебя, потому что Аштау пожелал, чтобы именно ты отправил его в последний путь.

— Когда это произошло? — хрипло спросил Бурри.

— Около суток назад. Тебе нужно быть здесь как можно скорее. Место тебе известно? Грампиана. Южная Австралия. Ждем тебя уже утром, потому что у многих срочные дела.

Шанкар вздохнул, посмотрел на Бурри, и экран погас.

— Смерть естественна, как и рождение, — сказал себе Бурри. — Естественна... Естественна... Все живое умирает рано или поздно... Незыблемый закон природы... Как это совместить с нашей убежденностью во всемогуществе человеческого разума, если он гаснет так же, как умирают безрассудные твари или распадается неодушевленная природа? Но человеку труднее, потому что он сознает неизбежность собственной кончины. Это знал Аштау, знаю я, знают все, и все-таки это самое страшное и неотвратимое событие никого не трогает до определенного момента, и печаль обреченности приходит к нам очень, очень редко...

Двигаясь осторожно, потому что сейчас в комнате присутствовало что-то огромное и невыразимое, что поглотило миллиарды людей и куда уже ушел Аштау, Бурри зажег верхний свет и медленно оделся. Он ощущал внутри себя огромную щемящую пустоту, и казалось, нет ничего в мире, что могло бы ее заполнить.

Подойдя к двери, Бурри по привычке обвел глазами комнату и, не обнаружив никакого беспорядка, машинально сказал в диктофон:

— Улетаю в Грампиану, Южная Австралия, на кремацию академика Аштау.

В этом не было необходимости, вряд ли кто-нибудь мог его разыскивать...

Лифт поднял его на плоскую крышу здания. В рассеянном свете города-гиганта выступали ряды маленьких одноместных геликоптеров. Бурри сел на округлое сиденье, пристегнулся ремнями и включил двигатель. Над головой с легким треском развернулись упругие соосные винты, послышалось нарастающее жужжание, и плотный поток воздуха обдал лицо. Мягкая уверенная сила приподняла Бурри в воздух, закачала и стремительно вознесла в ночное небо навстречу созвездиям.

Город был построен в последние десятилетия, поэтому высоких зданий в нем почти не было, так же как и улиц в обычном понимании этого слова. Даже сейчас, ночью, было видно, что здания утопают в садах, — на полуосвещенных сферических куполах и плоскостях стен лежали, как призрачный туман, зеленоватые отсветы листвы.