Зеленая стрела удачи - [145]

— Погоня за ними портит.

— Погоня погоне рознь. Мало их, вот и гоняемся. Тут тема глубже. Это все символы. Как можно рассуждать, что техника кого-то портит, сидя в теплой комнате? ТЭЦ дает вам тепло, лампа настольная горит, не лучина, хлеб вы едите, который машина и сеяла, и собирала. Молоко пьете, должны пить регулярно, которое доильный агрегат из буренок выкачивает, а не тетя Маня своими бесценными и золотыми руками. Если на тети Манины руки ориентироваться, то это молоко не для всех. Мы великая индустриальная держава, мы давным-давно вступили на путь, свернуть с которого нельзя и невозможно, а если забраться на остров посередь реки и пытаться ничего не видеть, так и не увидишь ничего, но разумно ли это? Итак, чтоб не тратить многих слов, вы летите на Урал, на Уралмаш. Я не сковываю вас темой, но желательно, чтобы это был рассказ о заводе, о его людях, о судьбе... Жизнь идет, Гена, идет жизнь, вот и попробуй, порассуждай, голубчик, на эту тему.

Сам встал и обнял меня за плечи. От Самого крепко пахло одеколоном и здоровьем.

— Куренок... В добрый час, Гена.

Через день я улетел в Свердловск на две недели и возвратился в Москву тихим солнечным вечером.

Печальное солнце заливало летное поле, поблескивали самолетные плоскости, и стеклянное здание аэровокзала просвечивало насквозь, видны были буфетные столики на втором этаже, кресла и сосны. Верхушки сосен.

У автобусной стоянки ко мне прилепился маленький морячок с двумя тяжелыми чемоданами. Для начала он дружески ткнул меня в бок, ткнул как кореша, и предложил, как верному корешу:

— Давай, годок, такси на двоих. Тебе далеко? До центра. Добро! И мне до центра. На Красную площадь хочу. Давай на пару?

Морячок побросал чемоданы в багажник, сел на заднее сиденье. «Я, ребята, покемарю», — сказал. И тут же начал кемарить. «Минуток по шестьсот надо выбрать на каждый глазенап, — объяснил не открывая глаз. — С Тихого, с Великого океана лечу...»

Таксист, сухой рыжий парень, взглянул на него в зеркало, кинул взгляд на меня — чудака везем, — и когда выехали на шоссе, спросил, переключая на прямую передачу:

— Откуда прилетел, земляк?

— Из Свердловска.

Дорога от Домодедова до Москвы не слишком близкая, молча ехать скучно.

— Какую-нибудь свердловчанку обидел?

— Нет.

Впереди автобус. Таксист врезает мигалку, взгляд в зеркало — назад и вбок, руль влево и снова — на третью. Обходим автобус с легким моторным воем. «Клапана у тебя гремят». — «Завтра тэо». Заняли свой ряд. Снова на четвертую. Все хорошо. Руки расслабить, чтоб отдыхали: за день намотаешься и взгляд в мою сторону, краем хитрого глаза.

— Чего так грустно, земляк? Пассивный в этом смысле? Забот много?

— У кого их мало?..

— Скучал по дому?

— А то нет...

Летели навстречу по обеим сторонам шоссе березы и елки, шуршали шины вишневых «икарусов», солнце золотило крыши. Таксист понял, что собеседник я никудышный, взглянул на морячка.

Морячок кемарил и вроде даже посапывал во сне. Шикарный чуб выбивался из-под бескозырки. Его пошевеливало легким сквознячком.

— С Амура летит, — сказал таксист и, чтоб я не сомневался, уточнил: — Погранвойска, зеленый кант.

Красиво ехал таксист. Эффектно. Руки бросил на руль совсем безвольно, плечи опустил. Не работа, отдых! Губами вытянул из пачки сигарету, не глядя прикурил, сплюнул табачную крошку.

Стучал счетчик, морячок спал, мне не хотелось говорить. Какое-то время ехали молча. Уже со всех сторон подступал к нам город.

Смеркалось. Наружного освещения еще не зажгли, ни фонарей, ничего, и вдруг над крышами на траверзе Автозаводского моста я увидел горящие в сумерках под размытыми ветром облаками три голубые буквы — «ЗИЛ».

Бесконечное чувство возвращения. Несравнимое ни с чем и всегда новое. Помню, первый раз я вернулся из-за границы. Из месячной командировки. Поезд приходил ранним утром. Меня встречали на Киевском вокзале.

Я вышел на пустынную площадь и почувствовал, что сейчас разревусь.

По Бородинскому мосту, пустынному в этот час, катил, тихо позванивая проводами, голубой троллейбус. Над рекой, под мостом и над безбрежным асфальтом площади с умытым сквером стлался реденький туман. На стоянке перед сквером стояли машины, холодные, в росе. Было свежо. Но дома вокруг были уже освещены ровным утренним светом и кое-где поблескивали окна.

До чего ж красивой и величественной показалась мне Москва в то утро!

Рядом прыгала дочка, прижимая к себе заграничного мишку. Жена чуть отстала. Я еле сдерживался. Того еще не хватало, реветь у всех на виду! И поняв мое состояние, отец загородил меня плечом. «Все хорошо», — сказал и прикурил мне сигарету.

Никогда не забуду ощущение того утра и мокрый след его губ на сигаретном фильтре. Это было давно, а теперь я возвращался из обычной командировки. Две недели не срок и Урал — родная земля, не за тридевять земель летал, но горели над крышами три голубые буквы «ЗИЛ». Я никогда не работал на этом заводе, я только собирал его историю, выписывал странички в архивах и расспрашивал очевидцев. Я не спешил к его проходным изо дня в день, я только писал о нем, но я был захвачен величием его истории. Конечно, Уралмаш больше, шире, грандиозней, но ЗИЛ — свой завод. Родной. Вся жизнь с ним. Я рос в Москве, и он рос в Москве, и судьбы наши пересекались каждый день.