Зеленая кровь - [50]

— Алло! Алло! — надрывался я в телефон. Бесполезно. Очевидно, тифон оглушил даже испытателей — не слышат. Или это я не слышу? — Алло!..

Тифон выключил техник-связист — прибежал из зала культиватора. И тогда на весь зал:

— …вывести из камеры!

Вот почему меня не слышали! Перепуганная Аллочка переключила связь на «громкую». — Аллочка!

На Аллочке лица нет: очевидно, в гермокамере и в самом деле стряслось что-то неладное. Но что? Неужели ацидоз… Проклятье! Я наконец сообразил, что надо делать — нащупал нужный тумблер и переключил — связь на телефон.

— Алло! Что у вас там?

— Плохо с Михаилом Ивановичем. Наверное, его надо вынести из гермокамеры.

«Вынести»?! Говорил кто-то из ребят — никак не могу научиться различать их по голосам. Только теперь я вспомнил про видеоконтроль: на экране какая-то неразбериха — мелькали руки, испуганные лица…

— Что с ним?

А сам шарю взглядом по приборам: может, уже подключили телеметрию? Нет, приборы пишут «по нулям».

— Не могу понять, Александр Валерьевич. — Теперь я узнал, кто говорит — Гена Старцев — Пульс слабый, холодный пот, а сам вроде горячий… Похоже, обморок.

— Подключите телеметрию. Быстро!

— Подключаем.

Теперь я уже разобрался, что они делают: уложили Михаила на диванчик, стаскивают с него майку… Почему он в майке, а не в костюме? В кофту ведь встроены датчики со штекером — специально на случай такого вот рода, чтобы не возиться. Всегда так: когда пожар, оказывается, огнетушители разряжены… А сейчас эти драгоценные минуты, которые они потратят на закрепление датчиков — не врачи ведь, — могут стоить… Не хочется думать, чем может обернуться эта дурацкая история с телеметрией. Может, посоветовать натянуть на него кофту с датчиками? Все быстрее… Нет, не надо сбивать их — запутаются. Почему он оказался без кофты. Загорал в фитотроне, что ли? Проклятье! Где же Тая?

Тая уже здесь. Я включаю «громкую» — параллельного телефона нет, да и что скрывать теперь? От кого? Слышно, как Хотунков подсказывает Старцеву, куда крепить датчики: «Левей, левей, под соском… Нет, это пятый канал, дыхание…» Тоже странность? Хотунков командует, когда, казалось бы, все должно быть наоборот Старцев этот пояс с датчиками не только сам на себе застегивал не менее полусотни раз — сам конструировал!

— Боря! Хотунков! — Тая схватила микрофон — все поняла: — Натяните кофту. Быстро все симптомы!

Хотунков перечисляет, не отрываясь от Михаила, — слышно плохо: «Пульс… Вялость… Сонливость…» Что он там делает — с Михаилом? Пульс считает? А, стаскивает с него майку… Сколько можно стаскивать эту проклятую майку? Секунды, секунды…

— На речь не реагирует?

— Нет. Кажется, уснул.

Тая прикрывает микрофон ладонью — про кнопку забыла:

— Кома. Выводить надо.

Значит, ацидоз. Вот тебе и обнадеживающие графики… Вот тебе и симбиоз. И надо же — у самого врача! Впрочем, этого и следовало ожидать: как-никак, а остальные двое — Старцев и Хотунков — в углекислой атмосфере уже жили, проверены. А вот Михаил… Чего теперь волосы рвать! Спасать надо.

Огляделся: вся смена на месте, у приборов и пультов. Все четверо. И все, конечно, уже поняли: произошло Несчастье. Хорошо хоть не знают, что эксперимент должен был начаться с испытаний членов экипажа на ацидоз — под масками. Времени не хватило… Все этот «директивный график» Хлебникова.

— Тая… — Впилась взглядом в экран видеоконтроля — следит, что делают ребята. — Тая… Эго же три часа! Может…

Тая одарила меня таким взглядом… Ясно.

— Приготовиться к разгерметизации!

Техники бросаются к пультам управления насосами и газовыми магистралями. Разгерметизация расписана до мелочей: что за чем, кто контролирует состав атмосферы, кто на телеметрии, кто на вентилях… Все расписано и отработано на тренировках до мелочей. И никто, конечно, на этих тренировках не думал, что разгерметизацию придется делать по-аварийному.

Наконец заработала телеметрия. Оглядываю один самописец, другой… Заработал и второй кардиограф, кто-то из техников «уговорил» его все-таки; этот кардиограф как раз и попал на канал датчиков Михаила… Все скверно. Все ниже нормы. Гораздо ниже…

А ребята ждут команды — пора делать «первую ступеньку», снижать концентрацию углекислоты в гермокамере на полпроцента. Им осталось переключить последние шланги — с баллонов углекислоты на азот. Торопятся, а когда торопишься — все не так, сорвали, кажется, резьбу на гайке.

— Гена, — говорит Тая, — разыщи ампулу с кофеином. Шприц надо прокипятить.

На экране мелькает растерянное лицо Старцева: не умеет он делать инъекции, не учили мы его этому искусству. Да и кому могло прийти в голову, что несчастье случится с врачом? Обязательно чтонибудь не предусмотришь.

— Оба они не умеют обращаться со шприцем, — говорит Тая. Мне говорит — с отчаяньем.

— Хотунков же биолог! Учился же он формалинить животных… Дай-ка микрофон.

Передала.

— Хотунков, вы тоже не умеете обращаться со шприцем?

— Я сделал однажды — у меня игла сломалась.

— Ну и что? Вытащим!

— С ума сошел, — шепчет Тая. — Попадет в вену, дойдет до сердца… Это же смерть!

Я вернул ей микрофон:

— Командуй.

Что можно предпринять? И камеру не откроешь — это как с водолазами: вытаскивать их из глубины, из этой углекислой атмосферы, надо осторожно и с паузами. С «площадками». Часа три — не меньше. Иначе… Инвалид. Эх ты, «мой друг Стишов»: сдался, не настоял на испытаниях на ацидоз — там бы кома выплыла обязательно, но выплыла бы не в гермокамере, а под масками! Вот твое «пожалуйста»… Да что теперь жалеть о невозможном…