Зеленая камера - [10]

— Да нет. Обычная.

Он был уверен, у его сестры большая задница. Но также он знал, что большинству мужчин это даже нравилось. Ему самому это нравилось, чего уж скрывать. К тому же, попа у нее была, как выразился бы сам «паук», «по-красивому большая», а не толстая, как у некоторых.

— Мне не нравится эта ехидная улыбочка, Джим, — она стояла спиной к парню, но отлично видела его отражение в зеркале, которое он тотчас увидел и сам, моментально убрав ухмылку с лица.

— Ладно, сдаюсь, — он глянул в пол, и улыбка вернулась на свое законное место, — она большая. Можешь даже не сомневаться.

Джилл повернулась в профиль к зеркалу и кивнула.

— Да, я тоже так думаю, — она улыбнулась точно такой же улыбкой, какой минуту назад улыбался ее брат, и тот понял — она прекрасно знала, о чем он подумал. — Но брюки я, наверное, пока оставлю. На крайний случай у меня еще есть юбка.

— Та самая юбка?

Стоит ли описывать, какой длины она была, и как обтягивала фигуру девушки, чтобы объяснить, почему «паук» ее запомнил? Ответ, конечно же, отрицательный.

— Да, Джимми, та самая.

В целом, у многих «паучих» были миниатюрные плечи, узкая талия и довольно объемные бедра, что только усиливало ассоциации с восьмилапыми созданиями. Мысли эти унесли «паука» еще дальше, куда-то ближе к рассуждениям о женских попах, какой формы и упругости они могут быть, и как это может отражаться на их характере. Джим уже почти вывел эту зависимость в виде математической формулы, как его снова отвлекла Джилл.

— Я говорила с Потрошителем, — она облокотилась спиной на стену.

Брат тупо уставился на нее, будто слов ее он не понял. В некотором смысле, так оно и было, ведь он действительно не понимал, как в одно предложение можно было поставить слова «говорить» и «Потрошитель». Он вообще сомневался, что последний умеет говорить, а уж о том, чтобы попытаться к нему подойти и поболтать, и речи не шло.

— Ты… Что? — переспросил «паук», все еще таращась на нее во все глаза.

— Ну, как, говорила… Он меня не убил, хотя мог, я поинтересовалась у него почему, а он ответил, что сделает это позже. На этом наша беседа была завершена.

Брат хмыкнул и почесал ушибленный и заклеенный пластырем висок.

— Надо же, — сказал он сам себе, — это кто еще из нас головой тут ударился.

— Вот не надо, вообще-то это тебя загонщики поймали. А моими стараниями, между прочим, их теперь нет. А ты еще жив.

— Я и не отрицаю, ты меня спасла, натравила этого черта на тех мразей, это здорово, но…

— Но?

— Не знаю, — Джим выдохнул, пожал плечами. — Разве тебя это не пугает?

— Мозгом я понимаю, что меня это должно пугать. И, честно говоря, мне было страшно стоять там… Но… но этим я тоже не намерена верить. Ты ведь помнишь, что они сделали с нами?

— Да… Да, Джилл, я прекрасно это помню.

Они умолкли, слушая ветер за окном. Сегодня он был особенно сильным, к часам трем ночи он мог бы усилиться до настоящей бури. Буря — это плохо, буря могла сорвать паутину, которою они так старательно развешивали по всему городу. Было бы прекрасно, если бы ветер не усиливался, а оставался просто ветром. Тогда можно было бы выкинуть еще паутины на улицы города, расширяя сеть.

Вдруг Джим и Джилл напряглись. Они услышали, как в западной части города порвалась одна из их нитей. Сделать это, на самом-то деле, было не так-то просто. Паутина «пауков», не тех, обычных членов их общины, а тех, что были прямыми потомками Столетней Арахны, была невосприимчива к ударам и порезам. Ни одно оружие не могло порвать такую нить. Ни одно оружие, кроме ножей Потрошителя.

Глава 3

Джереми всегда был один, сколько себя помнил. У него никогда не было друзей, ни в интернате, ни в старшей школе, ни на работе. Пока однажды он не встретил Билла. Билл был старше его, и от огромного количества выпитого за всю жизнь пива у него не так давно начал расти пивной живот. Мужчина тоже был один, но этого в упор не замечал, стабильно пребывая в обществе непостоянных друзей, что могло объясняться его хобби: Билл любил смотреть матчи по футболу в барах, делая ставки на Буйволов из «Баффало Биллс». В один из таких вечеров парнишка по нелепой случайности решил заглянуть в бар, где и отдыхал Билл за кружкой разливного пива. Но было это все, конечно же, задолго до зеленой камеры.

В тот раз «Баффало Биллс» играли с «Бенгальскими Тиграми из Цинциннати», на которых поставил Чед, мужчина весьма неприятной наружности. Правого глаза у него не было, вместо него красовался рваный шрам на пол-лица, а голова его была гладко выбрита, и от нее отражался свет плазменного телевизора над барной стойкой. Рыжебородый Билл казался на его фоне добрым папочкой, перепутавшим бар с детским садом. Так или иначе, Джереми не обратил на них обоих никакого внимания, заняв столик в углу бара, тихо посасывая пиво и размышляя о своем. Не трогали его даже периодический мат фанатов Бенгалов и ликующие крики фанатов Буйволов. Но вот, парень прикончил две бутылки пива, и пора было бы уже идти домой, да только выход ему перегородил Чед. Мужик стоял спиной к Джереми и орал что-то неприятное, щедро сдабривая все это грязными ругательствами. Как понял парень из этих криков, Бенгалы проиграли Буйволам, и Чед спустил крупную сумму, поставив деньги на проигравших. Вдруг он резко обернулся и глянул зло прямо в лицо юному Оукинзу, а тот уставился на шрам агрессивно настроенного мужчины.