Здравствуйте. Я – любовница вашего мужа - [36]

Автограф решил не давать, а забыть меня как недоразумение, отодвинуть в сторону со своего пути, чтобы не маячила перед глазами.

Прекрасно.

Я разозлилась страшно. Если Иван Кузнецов треплет мое имя в кулуарах, рассказывая, как очередная дура была им облапошена, мало ему не покажется.

Знаменитость тоже хорош. Поверил вульгарной байке, меня не спросив, что же это такое было.

Просто он меня любит очень, и тяжело переживает сам факт своей вторичности для меня. Я приеду в театр и все ему объясню.

Так или иначе, пришло время расставлять точки.

В театре

Я приеду в театр, весёлая и безупречная.

По дороге от метро заряжаю себя музыкой, прогоняя мороку вчерашнего дня, обретаю легкость, свободу и свет. Это состояние – обманное, кратковременное, так трудно достигаемое, так быстро исчезающее…

В театре я планирую провести только час, так как собираюсь в кино на хороший фильм со своим давним приятелем Куликовым. Так я подстраховываюсь, чтобы никому не позволить испортить мне в этот день настроение. Я приеду на часок, покручу хвостом и уйду, только вы меня и видели, оба.

Прошлась по коридорам, расцеловалась с костюмерами, гримерами, звуковиками… Обменялась парой новостей, высказала мнение, спросила, посмеялась над шуткой, пошутила сама. Все просто, с улыбкой, почти на автомате, с четкой внутренней устремленностью: где он?

Подошел Иван Кузнецов. Я, не меняя настроения, расцеловалась и с ним. Улыбнулись друг другу. Глаза у него бегающие, голос искусственный. Отметила для себя с удивлением: сегодня в этом театре он для меня не главный герой.

Пошла дальше, в поисках главного.

Главный был на сцене.

В правой кулисе стоял монтировщик Володя. Я подошла к Володе, тихонечко поздоровалась, встала рядом. Отсюда удобно смотреть на репетицию. И знаменитость увидит меня, когда будет уходить со сцены.

Репетировалась сцена, когда Тригорин целится из пистолета в Треплева.

У Чехова в пьесе такой сцены нет, у Чехова, наоборот, Треплев пытается вызвать Тригорина на дуэль, а тот вызываться не хочет. Но в спектакле режиссёра Андрея именно Тригорин видит в Треплеве антогониста, а потому, не то чтобы стреляет в него, а прицеливается слегка, да и то не в реальности, а в своем воображении.

У них получается хороший дуэт на сцене: у Ивана и знаменитости, только знаменитость Ивана иногда за пояс затыкает. Иван мучается, не поддается, а всё равно оказывается за поясом, потому как талант явление штучное, встречается редко, и в угоду партнёрству от зрительского глаза его не спрячешь. Рядом с очевидным талантом талант вымучиваемый смотрится бледно, и это не вопрос одеяла, которое иногда артисты на себя натягивают, это вопрос индивидуального дарования.

Вместо Треплева под прицел Тригорина неожиданно попадаю я.

Я вижу бешеные глаза знаменитости. Уверенным шагом он идет в мою сторону, в правую кулису, смотрит на меня яростно, не отрываясь, и целится мне в лицо.

Иван Кузнецов стоит чуть поодаль, его знаменитость проходит, не заметив, направляясь ко мне. Ощущение, что сейчас выстрелит, настолько реально, что я прячусь за плечо Володи, который стоит рядом, и говорю «ой!».

– Куда ты, куда? – кричит из зала режиссёр Андрей, – Давай прямо на Трепелева, давай, вплотную к нему подходи…

Знаменитость останавливается от меня в трёх шагах.

– Да? Промахнулся маленько, извиняйте…

– Давай заново, с последней реплики! – командует Андрей.

– Еще чуть-чуть и пальнул бы в тебя, – говорит мне Володя.

– Тебе тоже так показалось? Я подумала, может, у вас мизансцена такая странная…

– Да нет, на тебя впрямую шёл.

Володя хохотнул. Я нервно улыбнулась.

Надо же какая страстная знаменитость. Чем же это я тебя разозлила?

И пошла со сцены за кулисы. На всякий случай. Чтобы мне декорации на голову не упали.

Стою в коридоре, глазею на расписание. Жду, когда выйдет ко мне гримёр Оля, и мы пойдем пить кофе в буфет, у меня есть еще немного времени.

Пятнадцатиминутный перерыв в репетиции. Мимо проходит знаменитость.

Мы встречаемся глазами.

– Здравствуйте, – говорю ему.

– Здравствуйте, – театрально расшаркивается он с натянутой улыбочкой и проходит мимо.

Не пойду к тебе в гримёрку, – думаю я, – ничего выяснять не буду. Ни о чем тебя не спрошу. То, как ты себя ведешь – это твои заморочки, не мои.

Беда

– Ну, как у вас дела? – спрашиваю у Оли за кофе, сидя в буфете.

– Да, нормально. Движемся потихоньку, не ясно, правда, куда.

– Ну, это никогда не ясно. Я ни одного хорошего спектакля не припомню, когда во время репетиций кто-нибудь был бы доволен. Вот, когда спектакль плохой, так почему-то все за кулисами ходят и кричат друг другу «гениально!» … А потом на премьере, куда глаза девать не знают…

– Да, есть такой принцип, – улыбается Оля.

– Ну, а что веселого происходит? Как любимый себя ведет? Балагурит?

«Любимый» – это знаменитость. Я его так стала называть на третий день начала репетиций. Тут и сарказм за излишние капризы, и признание таланта. Весь театр знает, уже все привыкли.

– Любимый твой? Да нет, не балагурит.

– Как не балагурит? Почему?

– Мрачный ходит. Как туча. Ни с кем не разговаривает. Да мы его почти и не видим. Он из гримёрки – сразу на сцену, со сцены – сразу в гримёрку. Запирается и сидит там один.