Здравствуйте. Я – любовница вашего мужа - [29]
– Мама, представляешь, я сожгла чайник!
Чайник – любимый, дорогой, такой красивый, тёмно-бордовый. Мама сочувствует, но в то же время пугается: как бы сошедшая с ума на творчестве дочь не устроила дома пожар. Она не знает, что дочь сошла с ума не на творчестве.
Разговаривая с мамой, взбудораженно хожу по квартире, возвращаюсь на кухню. И понимаю, что шнур чайника из розетки я выключила, а плиту – нет. Конфорка включена по-прежнему, и чайник уже кипит на ней красивыми бордовыми пузырями.
Так я живу весь месяц. Больно жить, когда тебя бросают через колено.
Театр
Театр – другой, не тот, где идут репетиции. А тот, где играют спектакль мои друзья. Я в них уверена, это мой любимый спектакль, раз девять мною просмотренный, но всё-таки я волнуюсь: кто знает, что за вкус у этой знаменитости? Может, ему не понравится?
Я веду его на спектакль в продолжение того самого разговора. Пусть он увидит этих «дешёвых» артистов и офигеет. Потому что, на мой взгляд, они – лучшие.
Глупо доказывать, что в Петербурге живут талантливые люди. Вопрос в том, что мерилом таланта не является телевизионная популярность. Вот и всё. И нечего тут пузыри пускать и пальцы гнуть.
Он едет в машине с репетиции, стоит в пробках, нервничает, что опоздает, пишет мне раздражённые смс-ки с требованием указать в точности место, где я его буду ждать.
Я отвечаю ему: кафе «Белый Кот», через дорогу, сразу напротив театра, не нервничай, время есть. Он злится: буду я ещё искать какое-то кафе, иди встречай к театру.
Думаю: во, дела. Я все ещё обслуживающий персонал.
Что это за тон? «Иди встречай»! Надо это искоренять как-то: кто здесь женщина?
Иду и встречаю. Бросаю недопитый кофе, выскакиваю на улицу нараспашку, бегу к дверям театра.
Приходит сообщение: «Я в кафе. Почему тебя нет?»
Твою мать. Возвращаюсь от театра в кафе.
– Будешь вино?
Мы стоим перед барной стойкой. Вообще-то, знаменитость – не пьющий, потому что запойный. То есть, вот ни капли в рот не берет. Но. Я видела его с бокалом вина на гастролях. И на дне рождения режиссёра Андрея. Значит, вино допускается.
Тогда почему бы не выпить вина?
– Буду.
Мы сидим за столиком у большого окна, смотрим на хмурую серую улицу. Я рада его видеть. Замашки, правда, еще королевские, тон – командный, но это ничего.
Говорим о чём-то. Не помню, о чём. Люди на нас оборачиваются, пальцами друг другу показывают: смотри, знаменитость…
В театре нам протягивают контрамарки: первый ряд. Мои друзья очень уважают московскую знаменитость, и хотят нам дать лучшие места. Но спектакль идёт в малом зале, сидеть в первом ряду – всё равно, что сидеть на сцене среди артистов.
Каково им играть, если на них в расстоянии полуметра пялится московская знаменитость?
И каково знаменитости, когда артисты со сцены оценивают каждую его реакцию: улыбнулся? Засмеялся? Заскучал?
Я прошу поменять нам места. При полном аншлаге это сделать непросто, но их меняют. Да, у меня здесь свои связи. К моим просьбам прислушиваются. Я немножко красуюсь перед ним. Немножко.
Он смотрит спектакль как ребёнок. Чуть подавшись вперёд, проигрывая все происходящее внутри себя и потому реагируя повышенно эмоционально. Если смешно ему – он радуется. Если грустно – переживает. Я смотрю на него исподтишка: ну, детский сад, честное слово. Я такую реакцию в театре видела только раз, когда сидела рядом с другим известным и народным. Может, они специально всё это отыгрывают – своё маленькое представление из зала? Мол, посмотрите, насколько я в процессе?
После спектакля выходим довольные. Он – потому что ему понравилось, я – потому что ему понравилось. К нам подходят незнакомые люди. Признаются ему в любви и уважении. Просят его сфотографироваться. Он фотографируется. Я отхожу на несколько шагов: меня это не касается. Один из поклонников обращается ко мне: а можно с вами двумя сфотографироваться? Это на всякий случай, если я окажусь вдруг известной актрисой, а он меня в силу серости не признал. Я улыбаюсь: нет, с нами двумя фотографироваться нельзя. Отхожу подальше. Смотрю, знаменитость тоже машет головой: нет-нет, с двумя нельзя. Нарушение границ частной жизни. Вдруг жена увидит.
Я прошу подождать его две минуты: друзья знают, что я здесь, что я привела московскую знаменитость, я не могу к ним не зайти и не сказать, что спектакль был как всегда хороший, играли они замечательно, и знаменитости – понравилось.
– Я пойду с тобой, – говорит он мне.
Идти за кулисы, к незнакомым тебе актерам, говорить какие-то слова, формулировать впечатление… И всё это – добровольно? Либо ему очень понравился спектакль, либо он не хочет отпускать меня к ним одну. В любом случае, я рада. Моим друзьям будет приятно.
Мы заходим, и я вижу, как они счастливы. Не из-за меня. Из-за московской знаменитости. Потому что он – хороший актер. Зашёл к ним, хорошим актерам, не поленился, после хорошего спектакля, чтобы сказать несколько хороших слов. Мне они, конечно, тоже рады. И даже говорят, что я отлично выгляжу. Я смущена, но улыбаюсь самодовольно: знаменитость, вы слышали?
Выходим из театра. Темно. Поздно. Ветер холодный. Я настроена посидеть в кафе, выпить ещё по бокалу вина, поговорить об искусстве. Домой мне совершенно не хочется.
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.