Здравствуйте, Эмиль Золя! - [69]

Наступило лето 1878 года. Прошел год напряженной работы. «Страница любви» печаталась сначала в «Бьен пюблик», с И декабря 1877 по 4 апреля 1878 года, а затем, в июне 1878 года, вышла отдельным изданием в «Библиотэк Шарпантье». Золя говорил об этой книге:

«Она немного поверхностная, немного вялая, но мне думается, что ее прочтут с удовольствием. Я хочу удивить читателей „Западни“ этой добродушной книгой».

Будучи реалистом, он уточнил свою мысль в письме к Шарпантье:

«Книга не будет иметь успеха „Западни“. На этот раз „Страница любви“ — произведение слишком тонкое и нежное, чтобы увлечь читателя… Продадим 10 000 экземпляров и скажем: мы удовлетворены! Но мы наверстаем упущенное с помощью „Нана“. Я мечтаю о необыкновенной „Нана“».

Надеясь, что в «Нана» он снова обретет свою «свирепость», Золя опубликовал самую бесцветную из своих книг. Сюжет ее лишен оригинальности, слабо разработан, плохо связан с остальными произведениями «Ругонов», если не считать образа маленькой Жанны и того внешнего факта, что книга открывается знаменитым генеалогическим древом семьи.

Однако в «Странице любви» можно было обнаружить ряд великолепнейших картин Парижа, созданных писателем, который любил этот город:

«У подножия Трокадеро, под медленным полетом последних снежинок, город, цвета свинца, казался мертвым. В неподвижном воздухе, с едва заметным непрерывным колебанием, сеялись на темном фоне бледные крапинки снега. За трубами Военной пекарни, кирпичные башни которой окрашивались в тона старой меди, бесконечное скольжение этих белых мух сгущалось, — в воздухе словно реяли газовые ткани, развертываемые нитка по нитке. Ни единый вздох не веял от этого дождя, — он, казалось, падал не наяву, а во сне, заколдованный на лету, словно убаюканный. Чудилось, что хлопья, приближаясь к крышам, замедляют свой лет; они оседали без перерыва, миллионами, в таком безмолвии, что лепесток, роняемый облетающим цветком, падал бы слышнее; забвением земли и жизни, нерушимым миром веяло от этих движущихся сонмов, беззвучно рассекавших пространство»[81].

Это описание напоминает прекрасные зимние пейзажи Моне, Моне, создавшего «Ледоход». Молодые люди, собравшиеся в Медане, больше наслаждались этими страницами, чем сюжетом. Впрочем, Золя следовало бы остерегаться: Понмартен сказал, что эта книга исполнена «скромного и изысканного изящества».

Вот, однако, важная деталь, о которой Золя не знал. 30 марта 1878 года Эдмон де Гонкур с раздражением и злостью писал в своем дневнике:

«Мне никогда не приходилось видеть более требовательного и менее удовлетворенного своим огромным состоянием человека, чем тот, кого именуют Золя (sic). Шарпантье рассказывал, что, когда на одном обеде он сообщил Золя, что издаст „Страницу любви“ тиражом 15 000 экземпляров, тот до конца обеда не переставал жаловаться, хныкать и брюзжать. Во время обеда приносят генеалогическое древо Ругонов, сделанное Регаме. Очевидно, это древо выглядело ужасно, и недовольный Золя стал жаловаться, что одна ветвь расположена немного выше другой; почти плачущим голосом он сказал, что никогда не делают так, как он хочет».

Возникает глубокая литературная зависть, вызванная успехами Золя, которых Гонкур не мог вынести. Она особенно усилится в последующие годы.

В Медане дома крестьян расположены вдоль дороги, ведущей в Триель, «на середине чудесного волнистого склона, по которому тут и там раскинулись купы высоких орешников, причем отдельные домишки как бы съехали вниз, к самой насыпи Западной железной дороги…» Поль Алексис, насвистывая, идет размеренным шагом по дороге, «тенистой, незапыленной и чистой, как аллея английского парка». Подойдя к ограде, он зовет Золя; выбегают собаки, за ними показывается хозяин дома.

— Я уже успел отдохнуть после обеда. Заходите, дорогой. Скажите, как платят девке?

— Что?

— Я имею в виду проститутку. Как с ней расплачиваются — до или после?

Алексис покатывается со смеху. Золя, сохраняя невозмутимый вид, говорит ему:

— Алексис, зайдите взглянуть на строительные работы.

Золя наблюдает за своей стройкой, он одновременно подрядчик и архитектор.

— Видите, я стал инженером. Как отец.

Габриэлла охвачена жаждой деятельности: она отдает распоряжения, хлопочет на птичьем дворе, расплачивается с рабочими. Она помешана на постельном белье. Им заполнены все шкафы. Габриэлла подбирает и мебель. Но здесь у нее есть соперник: собственный муж. Они оба, но каждый сам по себе, бегают по антикварным лавкам.

Вот как выглядит Медан снаружи и изнутри — на этот раз в описании Мопассана:

«Четырехугольная башня, у основания которой прилепился крошечный домик, точно карлик рядом с великаном… Золя работает в очень большой и высокой комнате, ярко освещенной широким окном, из которого открывается вид на равнину… Средневековое оружие, подлинное или нет, мирно уживается с причудливой японской мебелью и изящными вещичками XVIII века»[82].

В парижской квартире на улице Булонь — та же роскошь. Среди обюссонских ковров (марка которых не внушает, впрочем, доверия) и гобеленов возвышается кровать в стиле Генриха II. Гонкур не высказывается. Эта безвкусная роскошь раздражает его вкус коллекционера. Но Флобер приемлет ее или лишь делает вид: