Здравствуй, труп - [7]

«Сплошные денежные тузы! Вот с кем надо дружить!» — разглядывая гостей, завистливо думала она. Внезапно вместо сидевшего напротив внушительного толстосума ей почудился холщовый мешок, доверху набитый новенькими долларами. Картина была настолько реалистичной, что Сабина невольно потянулась к хрустким зеленоватым купюрам, ее рука беспомощно повисла в воздухе, тщетно пытаясь схватить воображаемые банкноты. Опомнившись, она густо покраснела и воровато огляделась: не заметил ли кто ее странной выходки? Окружающие, поглощенные чествованием именинника, не обращали на нее внимания.

«Вот сморозила», — корила она себя. На память пришел забавный афоризм Орбена, утверждавшего, что «Деньги — грязь, но грязь лечебная», и Сабину понемногу отпустило.

«Деньги все любят, и ничего позорного в этом нет», — оправдала она себя и продолжила наблюдать. Просидев в засаде около получаса и получив представление о происходящем, она наконец решилась обнаружить свое присутствие, встала и решительно направилась к мэру.

При виде журналистки Свешников лицемерно осклабился, обнажив хорошо смонтированные фарфоровые челюсти, его маленькие хитрые глазки беспокойно забегали, похоже, мэр что-то замышлял.

— О! Вот и наш очаровательный рупор, — засмеялся он, поднимаясь навстречу.

Свешников постучал вилкой по бутылке «Реми Мартин», дабы привлечь внимание присутствующих, покровительственно обнял Сабину за плечи и торжественно провозгласил:

— Позвольте представить, господа! Звезда журналистики и наш бескомпромиссный городской глашатай — Сабина Тим. Прошу любить и жаловать! — С этими словами он бурно зааплодировал.

Следуя его примеру, гости поднялись с мест и оглушительно захлопали. От смущения и неожиданности Сабина залилась краской и внезапно рассердилась. «Дешево покупаешь, дядя, — мысленно негодовала она. — Я же не дура — на лакейские подачки клевать».

— Присаживайтесь, милая. Здесь, возле меня. Сегодня наш вечер. Мы с вами его заслужили. Благодаря вам сегодняшнее интервью прошло блестяще. Остро, ярко, с перчинкой, — соловьем заливался Свешников, его цепкие серо-голубые глазки подернулись салом.

«Будто холодный борщ», — неприязненно подумала Сабина, вида, однако, не подала и, простодушно улыбнувшись, уселась рядом с виновником торжества.

— Думаю, нам пора перейти на ты. С этой минуты я для тебя просто Миша, — не унимался успевший захмелеть мэр.

— Хорошо, Миша. Договорились, — продолжая нарочито приветливо улыбаться, согласилась Сабина.

«Ишь, старается, хитрец. Из кожи вон лезет. Только мы еще посмотрим, кто кого объегорит», — злорадно думала она, исподволь наблюдая за распушившим хвост Свешниковым.

Наконец мэр отвлекся на очередного поздравителя и оставил ее в покое. Ковыряясь в крабовом салате, она украдкой изучала присутствующих: было много известных в городе людей — важных чиновников и бизнесменов. По правую руку от мэра сидел его бессменный собутыльник и без пяти минут депутат — Парамонов, за ним — вечно хмурый главный прокурор Кислов, чуть дальше — с дорогущей бриллиантовой булавкой на галстуке владелец ликеро-водочного завода Шинкарев.

Так называемая группа поддержки — Димыч с Антохой — застыли поодаль, время от времени бросая на Сабину встревоженные взгляды, заклинавшие не заикаться о дорожном инциденте. Она заговорщически подмигнула Антону (на Димыча все еще сердилась), давая понять, что закладывать братков не намерена.

Оказавшись в центре внимания столь важных персон, Сабина чувствовала себя крайне неуютно. Ловя на себе взгляды присутствующих — снисходительно-любопытные мужские и откровенно презрительные женские, как бы говорившие: «Очередная штучка Свешникова? Ну-ну, милочка. И не таких видали», — Сабина отчаянно нервничала. Поминутно ерзая и поеживаясь, она уткнулась носом в тарелку, стараясь не смотреть по сторонам.

Чтобы описать охватившее ее, казалось, давно забытое чувство неполноценности, выражения «не в своей тарелке» явно недостаточно — она была «не в своем тазу», «не в своей лодке» и даже «не в своей жизни». Да, именно, «не в своей жизни», так будет уместнее. Все эти всемогущие снобы с их расфуфыренными надменными женами не принимали ее всерьез, они смотрели на нее сверху вниз, как на диковинного зверька, выставленного на обозрение для развлечения почтенной публики.

Проницательный Свешников заметил нервозность новой пассии и усердно подливал ей в бокал шампанское. На исходе получаса голова Сабины медленно поплыла, закружилась, затем внезапно прояснилась, и окружающие ее предметы приобрели предельно четкие очертания, а лица странную яркость и выпуклость. Она опьянела. Затем все закрутилось в какой-то бешеной круговерти, и она уже не пыталась разобраться в словах, людях, знакомствах. Понеслась бесшабашная карусель хмельной вечеринки, гремела музыка, мелькали чьи-то лица, звенели бокалы, иногда всплывало красное обрюзгшее лицо Свешникова. Сабина с кем-то знакомилась, хохотала, танцевала, срывала комплименты. Около половины двенадцатого торчавший у выхода с пуленепробиваемым лицом Димыч подошел сказать, что в ее сумочке надрывается мобильник. Сабина, флиртовавшая с владельцем торгового дома «Шик», не сразу поняла, в чем дело, а сообразив, поспешила к брошенной сумке. Проверила телефон и обнаружила, что ей звонил Павел. Пять раз звонил. Сабина откровенно позлорадствовала: «Что, дружок, спохватился? Поздновато. Вот теперь я вне зоны доступа».