Здравствуй, мишка! - [48]

Когда голова зверя скрылась за кустами, я считал себя почти спасенным и только молил бога, чтобы моему спасению не помешал Буран: «А вдруг этот пес явится сюда именно сейчас и, конечно, ни в чем не разобравшись, с визгом кинется на медведя?» Кусты все плотней и плотней закрывали от меня болото, и вот за кустами уже не видно бурого пятна медвежьей шубы. Кочки попадались чаще, были выше и суше, и я отступал все быстрей и быстрей.

Наконец я выбрался из кустов на то место, где встретил следы лося. Я был спасен. Я мог повернуться теперь спиной к болоту, к медведю и почти бегом мог уйти от опасного места. Но нервы у меня тут же сдали, и я, вместо того чтобы уйти подальше, присел на кочку и потянулся в карман за табаком. Табак был на месте, но спички промокли. Я отшвырнул спичечный коробок и вспомнил опасливо, что Буран в любую минуту может вернуться сюда и затеять с медведем драку. Я поднялся с кочки и, еле передвигая ноги, поплелся к своей избушке...

Дома я с трудом стянул с себя сапоги. В сапогах была грязь, и их пришлось мыть и сушить, а портянки, брюки и куртку, перепачканные в болотной грязи, пришлось долго полоскать в озере. Развесив на кустах мокрую одежду, я присел на порог избушки, долго смотрел на вершину седой осины, что высоко и раскидисто поднялась над крышей лесного домика, и все еще не верил тому, что совсем недавно произошло на краю топкого лесного болота.

В чувство меня привел Буран. Он скатился ко мне по тропе из елового острова и со щенячьей настойчивостью кинулся лизать мое лицо. Нет, все-таки без этой собаки мне было бы очень трудно здесь в лесу. И пусть другой раз приходилось мне переживать из-за Бурана, пусть этот шалый пес мог подвести меня в любой момент, пусть он что-то делал некстати, зато почти всегда он точно разбирался, когда мне грустно, тяжело, и всегда вовремя поспевал ко мне со своими откровенными ласками.

Старые друзья

К Долгому озеру все ближе и ближе подходила осень. На осине, что прикрывала своими ветвями наш домик, стали появляться желтые листья. На озере уже отцвели белые лилии, вызрели и приготовились распушиться на осеннем ветру коричневые шишечки камыша-рогоза. Ночи загустели, стали темными, по ночам над озером загорались теперь яркие близкие звезды и поднималась большая белая луна, предвещая своим чистым, горящим светом ночной холод и слепой туман осеннего утра.

Этот туман поднимался над озером еще с вечера, неслышными, мутными струями тек с берега к воде и затягивал к ночи всю воду. Звезды и луна, заглядывая сверху в ночное озеро и не добираясь до воды через туман, подсвечивали, подкрашивали полотно тумана небесным холодным светом, и всякий раз, глядя на ночное озеро, затянутое серебристой пеленой, представлял я себе, что сейчас я не в лесу, не около избушки, а где-то очень высоко, над облаками, где царствует вечный холод.

Однажды в такую «заоблачную» холодную ночь и услышал я с той стороны озера далекий призывный вой. Выла волчица, выла долго, пронзительно. От этого воя, как от сырого холода, по спине пробегали колючие мурашки. Буран, разобрав за лесом чужой голос, тоже насторожился и долго не уходил домой. Волчица первый раз объявила о начале осеннего сбора волчьей стаи.

Еще совсем недавно, когда серые охотники держались своих хозяйств, скрывали от тайги то место, где было их логово, я мог все-таки надеяться, что ни волк, ни волчица не станут объявлять мне открытую войну, не станут охотиться за моей собакой, то теперь, когда волчата подросли, и близилось время осенних походов, верить волкам я не мог.

На следующий день я принялся собирать свои вещи — я хотел в самое ближайшее время оставить глухое озеро и перебраться в нашу лесную деревушку, подальше от волков. Мне предстояло еще высушить и убрать лодку, чтобы хрупкая осиновая посудинка не подгнила, дожила до следующего года: кто знает, может быть, эта лодчонка еще кому-нибудь и пригодится. Собирался я последний раз обойти берега озера, посмотреть, как и что теперь, к осени, на этих берегах, но все мои планы пришлось забыть и срочно покинуть избушку после ночного визита волков.

Волки заявились к самой избушке. Я не спал, услышал за окном шорохи на тропе и при свете луны через дверную щель разглядел зверей. Они сидели вокруг нашего домика и чего-то ждали. Волки подошли так неслышно, что Буран даже не проснулся, не учуял наших врагов.

Конечно, я мог открыть дверь и распугать зверей. Они бы убежали — да и какой зверь станет слишком долго объясняться с человеком... Но теперь мне представился случай не только попугать серых охотников, но и строго предупредить их. На цыпочках добрался я до стены, где висело мое ружье, на ощупь отыскал в патронташе и вытащил оттуда два патрона с мелкой дробью. Буран проснулся, натянул поводок и рыкнул.

С тех пор, как за озером раздалась ночная песня волчицы, я стал привязывать на ночь собаку. Буран сразу понял, что его вольным походам здесь на озере пришел конец, смирился с ошейником и с цепью и покорно лежал в своем углу на мягкой сенной подстилке. Сейчас он что-то услышал за дверью, вскочил, натянул поводок и глухо и зло зарычал.