Здравствуй, мишка! - [29]

Такие же, казалось, необъяснимые, бесцельные, с моей точки зрения, прогулки не раз отмечал я и у Черепка, и у Лесника, и у Хозяина, и у Моего Мишки. И все эти прогулки по дорогам и открытым полянам выпадали обычно на ясные солнечные дни. Приняв «солнечные ванны», медведи возвращались на свои лесные тропы, уходили каждый к своей лежке, в свои охотничьи владения, чтобы отдохнуть или продолжить поиски пищи. И ни разу даже во время таких «праздных» прогулок ни один из моих медведей не забрел в хозяйство соседа, не нарушил в течение лета чужой границы. Вот почему я несколько удивился, когда в начале сентября обнаружил следы чужого медведя на поляне, которая до этого принадлежала только Моему Мишке.

Следы остались на поляне широкой бороздой в пожухлой траве. Медведь пришел откуда-то из тайги, обошел поляну и повернул обратно в ту сторону, откуда пришел. Зверя не интересовали ни старые гнилые пни, ни ягоды, ни муравейники, казалось, что он что-то искал, но так и не нашел. Кто этот зверь и откуда? След медведя меньше, чем у Хозяина, но крупней, чем у Лесника. Куда он отправился дальше? Из леса незнакомый зверь спустился к озеру, обошел его по высокому берегу, также не обратив внимания ни на муравейники, ни на ягоды, и вышел на Черепово.

На Черепове я отыскал свежие следы Черепка. Черепок был на месте. Незнакомый медведь обошел поляну и, круто повернув, вернулся обратно в еловый лог... И только здесь меня осенило: «Овсы, конечно, овсы!». Зверь отправился искать овес, который еще в прошлом году сеяли и на Черепове, и на той поляне, где встретился я с Моим Мишкой.

Еще в прошлом году медведи по осени навещали поля, где вызревал овес, мяли хрупкие стебли и сосали восковые метелки. В этом году овса никто не сеял — люди из деревни ушли. Но зверь помнил и отправился на поиски по старой памяти, ничего не нашел и вернулся в лес. Вот почему медведь шагал так целеустремленно, не обращая внимания ни на ягоды, ни на муравейники.

Первый раз медведя на овсах я видел еще тогда, когда увлекался охотой. Друзья уговорили меня поохотиться на медведей, я согласился и устроил себе на дереве настил-лабаз из прочных жердей. Здесь, на дереве, с ружьем в руках я и ждал с вечера зверя. Правда, медведь вышел тогда из леса к другому краю овсяного поля и оставил меня в дураках. Сначала я расстраивался, переживал, что так неудачно закончилась моя охота, но потом был рад, что не привелось стрелять в зверя, что зверь остался жить.

Не стал я стрелять и в медведицу, что ходила на овсы днем, открыто, прямо через деревню, не обращая внимания ни на скот, ни на людей...

Медведица выходила из леса, на виду у всей деревни переходила дорогу, усаживалась поудобней на краю овсяного поля и так, сидя на задних лапах, ползала по овсу, загребая передними лапами спелые метелки и неторопливо их обсасывая. После каждого такого набега на овсяное поле на месте овса оставались широкие наползы, а на лесной тропе, по которой медведица выходила к деревне, появлялись неароматные следы из овсяной мякины, побывавшей в медвежьем желудке.

Осенний овес медведям был необходим: с него они жирели, набирали вес перед зимней берлогой; и случись медведю не попробовать овса да выпади в лесу неурожайный год на клюкву, пойдут по лесу звери-шатуны, что не запаслись на зиму жиром.

Это стремление зверей попасть на овсяное поле знали все таежные охотники и старались не упустить случая и поохотиться на овсах на медведей. Охота эта была не очень сложной — за медведем не надо было идти по лесным тропам, он приходил сам. И мое неожиданное открытие, что наступило время медвежьим овсам, не только объяснило мне пути неизвестного медведя, но и родило беспокойство: «А вдруг?» А вдруг Мой Мишка, Лесник, Хозяин, «Мамаша» — так я называл медведицу, которую встретил у Вологодского ручья, — Черепок и даже «Дурной медведь», уйдут на овес, уйдут туда, где есть ружья?

Нет, это беспокойство посетило меня не оттого, что я не люблю охоту. Даже сейчас я могу вернуться домой за ружьем, опустить в стволы пулевые патроны и пойти в лес. Я могу пойти по звериным тропам днем, неслышно останусь ночевать под елкой без костра, чтобы не спугнуть зверя, буду выслушивать лесную тишину, обрезать следы, ждать. Дождусь и наконец выстрелю. Но сделаю это я только тогда, когда в лесу заявится обезумевший хищник. Я возьму ружье, чтобы предупредить несчастье и погасить возможное недоверие человека к другим медведям. А сейчас мне было жалко моих зверей, как бывает жалко друзей, которые могут попасть в беду.

Все эти дни я беспокойно бродил по лесу и искал следы своих медведей. Черепок оставался на месте. Он был цел и невредим. А вот Лесник и Дурной исчезли. Лесник, как и неизвестный медведь, заглянул сначала на Черепево, овса здесь не нашел и двинулся на юг к другой лесной деревушке, где люди пока жили и где овес сеяли и в этом году. Следов Дурного я так и не нашел.

Я ходил по пустому лесу, собирал просто так осенние листья, которые падали мне на плечи; вечерами, раскладывая эти листья на столе, восстанавливал свои дневные маршруты и с грустью отмечал, что Медвежье Государство опустело. У Вологодского ручья перестали мне встречаться следы Мамаши и ее детского сада. Реже находил я и следы Хозяина. Он, пожалуй, тоже посещал овсяные поля, но до овсов ему было гораздо ближе, и днем после ночных походов он возвращался в свое летнее хозяйство. А как с остальными медведями? Останутся ли живы, а если останутся, то заглянут ли обратно в свои «дома» перед тем, как уйти на зимние берлоги?