Здравствуй, мишка! - [15]

— А какой зверь выстрела боится?

— Всякий зверь, что рядом бродит.

— И медведь?

— А что он, лучше? Тоже к стаду сунется, если не пугать.

— А выстрела медведь боится?

— Не каждый. На Вологодском ручье на выстрел сам вышел.

— На Вологодском? Когда?

Вологодский ручей — это то самое место, где я ночевал по дороге в лес, спал, привалившись к колодине около чадящего костра, и где утром рядом со своим костром обнаружил свежие следы медведицы с медвежатами. История, о которой упомянули пастухи, произошла у Вологодского ручья несколько лет тому назад.

... В деревушку шел парнишка-почтальон. У него с собой было старое ружье и несколько патронов с пулями. У Вологодского ручья юный почтальон остановился отдохнуть и попить воды. Снял сумку, хотел спуститься к ручью, но тут из кустов появился медведь. Нет, медведь не бросился на человека, но молодой охотник отлично знал закон таежной охоты: если добыча попала на глаза, ее надо добыть. Он вскинул ружье и выстрелил в зверя. Медведь после выстрела бросился к охотнику, но рана оказалась смертельной, и зверь замер у самых ног стрелка. Юный охотник был не только решительным, но и предусмотрительным. Прежде чем подойти и дотронуться до добычи, он перезарядил ружье и сделал это вовремя. Из кустов на полянку к Вологодскому ручью выскочил еще один медведь и пошел на охотника. Парнишка-почтальон метким выстрелом свалил и этого зверя.

— Выходит, на выстрел бросился другой-то, — закончил Василий свой рассказ. — Вологодский — это ихнее место. Человека у нас в деревне не было, чтобы медведя у ручья не видел. Премию тогда за них парнишке большую давали.

Премию давали и за другуюмедведицу. Василий случайно поднял ее берлоги по неглубокому снегу. Медведица ушла. Василий обошел ее след и отыскал место, где она залегла снова. Обнаружив новую берлогу, охотник уходил из леса осторожно, отмечая свой путь сначала лезвием ножа на стволах елей, и только потом, когда отошел достаточно далеко и уже не боялся, что посторонний звук доберется до берлоги, вытянул из-за пояса топор и стал оставлять на деревьях метки-затеси.

Путь к берлоге был помечен, но охоту решили отложить до глубокого снега, когда медведь спит крепче. На охоту отправились вдвоем. Медведица из берлоги не поднималась долго. Но потом все-таки встала. Ее убили, а затем отыскали в берлоге и двух крошечных медвежат.

У тех медвежат, наверное, были белые нагруднички — белые полоски на шейках. Но охотники этого, пожалуй, не заметили. Они свалили медвежат в мешок и пошли в деревню за лошадью, чтобы вывезти добытого зверя. Шли резко и ходко от успеха и крепкого мороза. О медвежатах, что сжались в комочки в мешке, по дороге забыли, а когда прибыли домой, то обнаружили, что малыши замерзли. Но «премию» давали и за них...

Петро слушал такие рассказы молча, будто молчанием подтверждал правду. И только потом, когда рассказы о мясе и премиях заканчивались, вспоминал об овсах и раненом звере. От его рассказов становилось легче, спокойней.

На овсах, куда по осени выходили медведи, охотники стреляли чаще в темноте и нередко только легко ранили зверя. Раненый зверь уходил, и бывало, что уходил совсем.

— А на человека медведь не идет, когда ранили вы его?

— Не помню такого... Вот на Черепове стрелили, заранили только, он и ушел в выломок. Так больше и не видывали...

— А близко на овсах подходит?

— Да другой раз и к тебе прямо подкатит... Мы ж лабазы на деревьях не строим, с земли ждем. Сидишь прямо в борозде посреди поля и ждешь. Увидишь, что подкатил, тогда встаешь и стреляешь...

Что это? Отвага? Героизм? Вера в ружье? Или другое: убеждение, что медведь зверь мирный и «всегда уходит, уходит даже раненный не шибко, если уйти не мешаешь»? Тогда за что же премии?

— А скот у вас медведь драл?

— Не бывало вроде...

— А мужиков ломал?

— Этого зазря нет... Да, уходит он.

«Не бывало вроде», «этого зазря нет»... За что же премии?

Василий крутит папироску и подводит итог нашей беседы молчанием. Он, пожалуй, тоже не помнит, чтобы медведь на кого-то просто так напал...

И снова наступает утро. Снова уходят на пастбище наши телушки. И опять Василий приносил с таежных троп рассказы о медведях. И все так же по вечерам гремят в нашей деревушке громовые выстрелы в небо. Телушек по-прежнему никто не трогает, хотя медвежьи следы встречаются совсем недалеко от деревни.

Белая карта

По вечерам в старом деревянном домике у темного окна в притихшую тайгу, рядом с табаком, кружкой крепкого чая, куском сахара, тщедушной коптилкой и собственной угрюмой тенью по стенам, по потолку, над потрепанным в дорогах дневником — я острее и реальнее представлял себе, что наша деревушка, наше стадо, наши собаки и мы сами, я и двое пастухов, находимся в кольце медвежьих владений. Нас как бы впустили в лес и отрезали дорогу назад тремя эшелонами глубокой обороны: медведь за Собольей пашней у Пашева ручья, лежку которого я разыскал; медведица с медвежатами у Вологодского ручья и не слишком осторожный медведь-подросток на Черепове. Но это еще не все.

Впереди, на тропе к Верхнему озеру, тоже ходит медведь. Слева от деревни — другой. Медведи есть и справа, за озером. И это только первый ряд медвежьего оборонительного кольца. А может быть, и наступательных позиций. В конце дня, после долгого вечернего чая вместе с пастухами, я ухожу к себе и долго рисую в своем дневнике карту, наношу на лист бумаги свои встречи со следами животных, наношу сведения, полученные от Василия и Петра, и даже лай собак. Границы медвежьих владений, Медвежьего Государства, обрисовываются пока еще только контурами, но это Государство уже есть, живет для меня реально, хотя и загадочно...